После этого комната, в которой сидел Борода, вдруг осветилась, словно в нее занесли факел. Иван увидел, что с ним разговаривала лишь тень Бороды, который в это время сидел возле огня в камине, проделывая, впрочем, те же самые манипуляции со стопой. А в другом углу Иван увидел на мгновение большого пожилого мужчину в сюртуке и, почему-то, семейных трусах, который катил куда-то тачку с цементом, явно на последнем издыхании, бормоча что-то про мерд и конструксьон инссесабль.
… Всё это было настолько непонятно, что Иван предпочел проснуться, тем более, его полет прекратился. Учерьесы шлепнулся на кучу земли, что и спасло кандапожца.
Приподнявшись, он оглядел импровизированную пещеру, изрытую ходами, траншеями, дырами... пещеру, очень похожую на какую-то многоуровневую тюрьму из научно-фантастических фильмов, тюрьму в виду колодца, уходящего в землю. А вдалеке, в нескольких сотнях метрах сверху, синело небо. Такое далекое и красивое, что все эти разрывы, крики людей, убиваемых где-то летающими штуками, всполохи огня и фонтаны крови, внезапно очень отдалились от Ивана. Словно все это происходило далеко далеко от него и не имело к нему, Ивану, и происходящему с ним, никакого отношения. Тут в небе над воронкой, словно желая оспорить это впечатление Ивана, завис большой треугольный воздухокрыл, который начал говорить, почему-то, механическим голосом, доносящимся совсем издалека:
● Ишак, сдавайся, а, - сказал воздухокрыл без пилота. - Сдавайся, ишак, тридцать лет сладко ел пил э, пора честь знать а, ишак армянский, э. Сдавайся мама папа дома ждут э. Ты зачем такой упрямый ишак а. Давай к нам давай накормим напоим чай кофе пиво сигареты домой мама папа отправим э. Гранатовый сок, кстати, есть. И вино гранатовое. Черная икра тоже есть, а. Недорого. Сдавайся ишак, давай деньги делать, зачем война делать, мама папа плакать будут, убивать друг друга зачем э, лучше к нам айда, чай кофе пиво сигареты. Гранатовый сок, конечно тоже, э. Сдавайся ишак армянский.
● Как странно, - думал Иван — почему эта штука называет меня армя... ярмяни... ярмянь...
● Sizə isti palto, isti yemək və ləyaqətli müalicəni təmin edirik, - сказал механический голос из воздухокрыла.
Он выглядел таким маленьким, таким милым и безобидным, таким ... незначительным, на фоне неба, что Иван решил просто не обращать на воздухокрыл внимания. Вместо этого Учеръёсы решил заняться единственным достойным мужчины делом — по крайней мере, как утверждал в своих странных записках Борода — философствованием. Так Иван стал размышлять размышления.
● Как странно, - думал Иван — вот, надо мной не видно ничего уже, кроме неба, высокого неба, не ясного, но все-таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нём серыми облаками.
● Ищак, нам давай руки наверх покажи толька, - бубнил воздухокрыл, из которого вдруг начало выдвигаться нечто, похожее на ракету.
● Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я полз, - думал Иван, - не так, как все вокруг меня бежали, кричали и дрались, совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга два небритых носатых мужчин, о нет, совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу.
● Ми билядь последний раз предупреждаем э, - сказал воздухокрыл, и начал словно бы ерзать, как будто кот, который хочет posrat (таких котов Иван видел до независимости, когда всех кошек в Независимой Карелии еще не съели).
● Как же я не видал прежде этого высокого неба? - думал Иван. - И как я счастлив, что узнал его наконец.
● Биля неэ думай ми не обманэм э, - сказал воздухокрыл, покачнувшись последний раз, и замерев, словно прицелился.
● Да! Все пустое, все обман, кроме этого бесконечного неба, - думал Иван Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава богу!
Больше Иван ничего подумать не успел, потому что появившийся откуда-то сбоку коротышка с синей половиной лица — это явно отличительная особенность местного населения, понял Иван, - схватил кандапожца за руку и резко потащил куда-то вбок. В этот момент на месте, где только что лежал Иван, земля словно извергла из себя землю же. Земля блюет, словно человек, подумал напоследок философически Иван. Дав незнакомцу увлечь себя, он очутился в боковой траншее. Там сидели на корточках десятка два мужчин с автоматами, а посреди них — женщина с залысинами и дебильной улыбочкой и, почему-то, гитарой в руках.