Короче, надо мной втихую прикалывались почти два месяца, а потом всё же сказали, что Шикару — девочка. Типа по имени я должен был это понять. Ага. По работе я в основном с мужчинами сотрудничал, так что японские женские имена я знаю лишь из аниме. А из грамматики помню, что имя определённо женское, если заканчивается на «ко». С другой стороны: Хината, Сакура, Ино, Тен-Тен, Моэги, Цунаде, Шизунэ, Тэмари, Рин, Таюя, Конан, Куренай… Одна Анко попадает под категорию «нормальных японских женских имён»!
С Шикару мы подружились, если можно говорить о дружбе между попаданцем пятнадцати физических и тридцати четырёх моральных лет и гениальной девочкой одиннадцати годов. Мы вместе сидели на самой задней парте. Я — потому что ну куда всем обзор загораживать, а Шикару, видимо, из-за её гениальности, было дико скучно на уроках, вот и занимала «галёрку». Я был для неё чем-то новым и неизученным, как мне кажется. Впрочем, от того, чтобы внаглую дрыхнуть или откровенно мешать мне, она воздерживалась. Так что такое соседство меня вполне устраивало.
Конечно, может быть, в маленьких гениальных мозгах уже сейчас зрел коварный план, что, когда она вырастет и у неё взыграют гормоны, у неё будет классный взрослый красивый друг, на которого пока остальные одноклассницы поглядывают со смесью любопытства и страха, не знаю. О таких вещах мы не говорили. А сам я думаю, что мои одноклассницы меня не заинтересуют, как женщины, как минимум лет шесть-семь. Пока все они, включая Шикару, вызывали во мне скорее какие-то отцовско-братские чувства, но никак не сексуальный интерес.
Обучение в Академии мне нравилось. Было много географии и что-то вроде геополитического «обществознания». Уроки актёрского мастерства, на которых объясняли о мимикрии, на что обращать внимание, подражание различным людям, манере разговора, работа в характере — очень интересно. Потом что-то вроде тактики-истории. Рассказывали различные сценарии боёв, стратегии войн, исторические события. Местные войны — это крайне редко «толпа на толпу», скорее куча диверсионных команд под единым руководством. Фронт достаточно гибкий, в общем, тут своя специфика из-за чакры и шиноби, которые ого-го чего могут. Практически очень сложно в местные реалии даже приблизительно сунуть опыт нашего мира по ведению военных действий.
На уроках «прикладной стратегии» нас учили устанавливать ловушки, рассчитывать эти ловушки, радиусы действий, места, как всё прятать, как маскировать и делать «обманки». Эта прикладная стратегия совмещалась с «прикладной математикой», и я наконец понял, куда можно приложить математику. В одиннадцать лет детки в уме должны были решать нехилые задачки. На бумаге, конечно, тоже. «На сколько сантиметров от центра мишени отклонится кунай, если расстояние от шиноби до мишени равно десять метров, а боковой ветер равен…» — в таком духе. И да, мы должны были «на ощупь» и на вид по флажкам уметь определять эту самую скорость и направленность ветра. От новых знаний пухла голова.
Немаловажными предметом были занятия по медитации, концентрации и манипуляции чакры. Я со своими «частными уроками» у Генны как раз нагнал в управлении чакрой своих одноклассников. Научился циркулировать и ускорять её движения в теле. Правда, пока незначительно и довольно медленно, в бою меня скорее нашпигуют кунаями, чем я что-то там сконцентрирую, но уже неплохая подвижка. Ещё на практикуме мы изучали ручные печати, тренировали гибкость суставов, скорость и чёткость выполнения мудр. Тут мне мои каменные шарики для медитаций сослужили хорошую службу. У детей в силу большей гибкости пальцы гнулись очень хорошо. К тому же многие в классе были клановыми, так что обучались дополнительно у родственников. Все предметы в какой-то степени были завязаны между собой, а их направленностью было воспитание шиноби — убийц без страха и упрёка. То же скоростное решение задач, как мне на пальцах объяснила Шикару, было практически невозможным без «боевой медитации», когда полностью очищаешь своё сознание и внутри тебя как бы замедляется время, в котором ты думаешь: вычисляешь, находишь решения и продумываешь парочку стратегий.