Мы бродили по старому дому словно ослепленные, я тогда ни на что не смотрел, ничего не замечал. Теперь же, когда Медве снова ходил туда на праздник и заговорил со мной об этом, мне помимо воли вдруг вспомнилось все: оказывается, я подробно запомнил внутреннее устройство дома, окна, занавески, мебель, картины, столовые приборы. Разговоры, каждую минуту. Мы играли в маджонг, у генеральши гостила ее тридцатилетняя кузина, и она учила нас наиновейшей и модной в Будапеште игре. Новенькие кубики из слоновой кости катились с приятным стуком по массивному старомодному обеденному столу.
— Маджонг, — сказал я Медве. Мы лежали ниц в траве около ямы с песком для прыжков. Я думал о том тумане, о нашем необычайно остром зрении, о перспективе, о наших прежних приступах хандры.
Он откусил от горбушки, покосился на меня, но о чем я говорю, понял мгновенно. Он катнул диск в сторону Середи.
— Ну?
— Здесь стояло триста тысяч турок. — Он показал на деревянную хибару катка.
Середи засмеялся.
— Мощи, значит?
Мощи. Солнце стояло еще высоко, хотя уже коснулось вершин гор на западе. Кроны деревьев застыли в полном безветрии. Геребен начал сидя натягивать брюки.
Богнар попробовал было орать на нас, почему это мы не явились на оглашение приказа, но Цолалто его тут же обезоружил. За ужином я увидел, что Мерени вновь посадил к столу на эстраде Петера Халаса и выдворил Тибора Тота; похоже, ему надоело цацкаться с ним. Тибор Тот не ожидал этого, ему ничего не объяснили, и он просто беспомощно стоял у стола и уши его становились все краснее и краснее. Ворон, не оборачиваясь, бросил через плечо его салфеточное кольцо. Тибор Тот поднял серое от грязи кольцо и неловко стал протирать его пальцем. На одно мгновение я поймал его взгляд. «Топай-ка в…» — весело напутствовал его Мерени.
21
На другой день меня позвали играть в футбол. К тому же подошел ко мне сам Ворон. Я не стал размышлять, чего они добиваются и что за этим стоит — сразу же отказался. Я и не думал теперь возвращаться в команду.
— Давай, пошли, — решительным тоном сказал Ворон.
— Не могу, — ответил я. — Вывихнул ногу.
— …у тебя вывихнулся!.. — зло и с удивлением сказал Ворон.
— Вчера, когда прыгал.
Некоторое время он молча смотрел на меня, его глаза рыскали по мне, потом он развернулся на каблуке и ушел. Я немного испугался. Но Геребен тоже не пошел, потом, уйдя на тренировку, мы снова удачно увильнули от строевой подготовки, и я быстро забыл про свой страх.
После ужина вспомнил снова. Собственно говоря, я не боялся, а ждал чего-то. Но кодла Мерени выместила зло только на Имре Ашботе и Мирковски; они что-то сделали не так на строевой подготовке.
В воскресенье у нас была конфирмация, четверокурсники-протестанты направились в городскую церковь. Мы волновались и даже на девушек не смотрели. Потом уже с легким сердцем пошли к фотографу и, пока стояли в ожидании на мощенном булыжником дворе, Медве улизнул в табачную лавку на углу и принес четыре пачки «Принцессы». Вечером мы дымили в уборной; она же была и нашей курилкой. Зимой в углу горела железная печка, и мы выпускали дым в нее; кто-то поджаривал рядом оставшийся с ужина хлеб, иногда к маслянистому зловонию примешивался запах печеной картошки. Но теперь, теплым июньским вечером, окна были открыты; распахивалась и хлопала на пружине дверь; во всех трех кабинках читали.
Мы еще не докурили сигарет, когда явился Хомола и погнал всех из уборной. «Здесь вам не клуб!» — сказал он словами Шульце. И тут же вышвырнул из кабинки Палудяи. За последнее время они вновь расширили сферу своего произвола и на уборную, хотя она издавна была заповедной территорией, островком мира, словом, именно клубом для многих, последним жизненно необходимым прибежищем, где можно было хоть как-то общаться, сохраняя человеческое достоинство и нормы поведения. Хомола выгонял всех из пустого каприза. Адресовано это было не нам, но нам тоже пришлось выйти.
Хотя кто знает, быть может, это именно нас и касалось. Наши прогулы под видом тренировки обретали силу закона. Как-то, еще в мае, мы, развалившись на старой площадке, завели разговор о том, как бы нам получить наш полдник прямо сюда, чтобы Богнар не задержал нас на зачтение приказа. Вдруг Борша бросил через плечо:
— Курсант Цолалто! Принесите нам с кухни полдник. По моему приказу! — Он, конечно, дурачился.