Это была песенка Мерени. Медве, игравший в шахматы с Драгом, оторвал глаза от доски. Мы тоже посмотрели на Бониша. Но вполне равнодушно.
Немного не хватало нам только Геребена — для эстафеты четыре по сто. Вместо Мерени на третье место по прыжкам в высоту вышел Жолдош. Кроме него в нашу спортивную команду влились еще Цако, Лацкович-старший и Якш.
Медве устроил так, что мы тренировались и по утрам, вместо обычной зарядки делали пробежку по парку. Вольной трусцой мы бежали по главной аллее до ворот, а потом уже по внешней возвращались обратно. Группы вел Медве. Мы бегали в майках и черных спортивных трусах, хотя нередко по утрам еще было прохладно. Мы освоили скамейку, куда сваливали свои мундиры. Потом к нам присоединился и Драг, девятым по счету. Ему надоело присматривать за батальонной зарядкой, словно какому-нибудь заурядному отделенному. Он стал хорошим бегуном на средние дистанции.
Но вот наступило жаркое лето. Как-то в полдень разразилась сильнейшая гроза. Затем выглянуло солнце, сине-зеленая мокрая листва, отливая металлическим блеском, сверкала всеми цветами радуги. И вновь воцарилось глубокое спокойствие знойного лета. Уже во время подъема можно было ощутить неподвижность воздуха, необъятный, налитый светом летний небосвод. Входить в прохладный вестибюль было приятно.
Приятно было слоняться по прохладным коридорам здания. Вдыхать на первом этаже запах супа. Краем глаза взглянуть на «Урок анатомии доктора Тюлпа». Погладить рукой знакомые на ощупь деревянные перила лестницы. Мы, четверокурсники, купались вне очереди и загорали, как короли.
Бассейн находился в северо-западной части парка, скрытый в самой гуще деревьев. Солнце играло на камнях, на циновках, на деревянных решетках, на кабинках. Мы брали с собой съестное и чтиво; но мне никогда не удавалось прочитать ни строчки; мы либо прыгали в воду, либо валялись на досках, на лежаках или прямо на цементе и ничего не делали, только слушали голоса птиц да упражнения горнистов у ворот Неттер. Формеш однажды притащил свою гитару, сел по-турецки и, подняв правое плечо, стал что-то бренчать; Жолдош вертелся у него за спиной до тех пор, пока Шандор Лацкович не сбросил его в воду. В другом конце бассейна сооружали что-то из кирпичей. Мы сидели там на куче песка, и сначала Медве, а потом и все остальные увлеклись строительством песочных замков, и мы наперегонки сосредоточенно месили грязь.
У Середи было нечто вроде сверхмодерновой джазовой скрипки или не знаю, как там еще она называется, во всяком случае звучала она отвратно. Точного названия я не запомнил.
23
Я даже спросил его про нее в бассейне «Лукач». Правда, уже не в 1957 году, ибо, пока я возился с оставленной мне Медве рукописью, минула зима и осень и вновь наступила весна. Вокруг бассейна уже разобрали зимние стеклянные стенки. Мы с Середи поднялись наверх, нигде не было ни души. Одни пустые шезлонги.
— В двадцать шестом у тебя была какая-то чудна́я бандура, — сказал я.
Середи медленно поднял глаза, потом пожал плечами. «Моть». То есть:
— Может быть.
Он всегда все помнил; и слова его означали, что это интересует его как прошлогодний снег. Есть заботы и поважнее, чем выяснять, какой инструмент у него мог быть в двадцать шестом году. Это означало и пятое, и десятое, и кроме того еще кое-что.
— Почему ты вернулся с гор? — спросил я.
Он не ответил. Немного погодя я снова спросил:
— Магда?
— Да.
Магда была его любовь, он увез ее сначала из Брашова, а потом из Надьварада, где был приговорен к расстрелу, потому что девушка из отчаянной ревности, желая обратить на себя внимание Середи, сожгла секретные военные документы и стала ждать, что из этого выйдет. Если Середи ее выдаст, то не страшно и умереть, зачем ей тогда жить — так она примерно рассуждала. Но они оба сумели скрыться, затеряться в Будапеште, и в конечном счете она все равно двенадцать лет прожила без Середи. Магда была дочерью еврея-фотографа, и хотя родители Середи приняли ее так сердечно, как только могли, она видела, что, если Середи на ней и вправду женится, для них это будет ударом. И в сорок пятом году она вдруг вышла замуж за одного молодого театрального режиссера. Ну да это долгая история.
Середи потом три года почти нигде не показывался; он вновь служил, ибо ради родителей добился отмены приговора военного трибунала и ему вернули звание, точнее даже сразу представили к званию подполковника. В Будапеште жила одна его знакомая, которую он знал еще со времени ее девичества. Тогда она была единственная, чье общество было ему по душе. Это была приятная, тихая, довольно красивая женщина, уже раз побывавшая замужем и давно разведенная. Потом она все же стала его любовницей, а затем они два с половиной года мучили каждый себя и друг друга, пытаясь расстаться. Наконец, женщина решилась, и они порвали. Спустя два месяца Середи поспешно женился. Тогда-то и выяснилось, что их разрыв был отнюдь не окончательный и Середи сам не подозревал, как сильно он любит эту женщину. Потом, в пятьдесят седьмом году он опять сошелся с Магдой, которую любил всегда, и тут оказалось, что за шесть лет супружества он в не меньшей мере полюбил и свою жену. В то лето он дважды переезжал то туда, то сюда, но на третий раз, уже в сентябре, уехал на Матру, в деревушку, один и навсегда. Он бывал там раньше и имел средства к существованию. Он вообще любил деревню.