— Ну, оторвись от рыбок, сынок, — говорил ему мужчина в котелке. — Послушай меня, если что случится, неприятности какие-нибудь, напиши нам, ничего не скрывай. Ты ведь знаешь, как мать тревожится за тебя. И ешь все, что вам будут давать, не привередничай. Ладно?
— Да. Конечно, — рассеянно отвечал ему густобровый мальчик.
— Ты меня слушаешь?
— Конечно, слушаю, папа. Но ведь ты уже столько раз говорил все это.
Вид снующих золотых рыбок зачаровывал, и Формеш позабыл про них лишь тогда, когда подошедший к ним майор с подстриженными усами ободряюще обнял его за плечи. Между мужчинами завязался разговор, они явно соперничали друг с другом в вежливости. Майор беспрерывно кивал и непоколебимо улыбался, а мужчина в котелке старался сообщить ему как можно больше важных сведений.
— И еще должен вам сказать, что ребенок плохо ест… да, господин майор, к сожалению, очень плохо ест, впрочем, говядину его желудок и вправду не переносит.
Майор улыбался, кивал, иногда подмигивал и казался весьма приветливым. Теперь уж и я перевел взгляд с башмаков Формеша на этого дружелюбного офицера. Вышла небольшая пауза, ибо мужчина в котелке закончил фразу и теперь, вроде бы, ожидал ответа.
— Никаких трудностей у нас не возникнет, — сказал наконец майор. — Так ведь, сынок?
Он улыбнулся густобровому новичку, все еще продолжая обнимать его за плечи. Потом словно о чем-то вспомнил:
— Питание у нас пятиразовое, — скромно сказал он. — На полдник, к примеру, дают хлеб с маслом или с медом и яблоко или дольку шоколада. Ты ведь любишь шоколад, сынок?
— Да, — с готовностью ответил мальчик.
— Э… э… — майор отпустил Формеша и после краткого размышления, наморщив лоб, добавил: — Э… на кухне есть меню на неделю. Можно посмотреть. — Он уже было направился к главному зданию. — Я сам могу вынести, э… это самое…
Мужчина в котелке тут же изъявил желание послать на кухню своего сына, но майор повернулся и кивнул какому-то слонявшемуся у ворот четверокурснику.
— Это самое… курсант.
Курсант, словно заводная кукла, в мгновение ока щелкнул каблуками, крикнул «есть» и, подойдя к майору деревянным шагом, встал как вкопанный.
— Идите на кухню. Попросите меню. По моему приказу.
— Есть!
Четверокурсник сделал поворот кругом и бегом направился к главному входу. Мне врезались в память два столь различных выражения лица майора. Тут уже не было никаких сынков, никаких отеческих улыбок. С курсантом-старшекурсником офицер говорил тихо и спокойно, в некотором роде облегченно-резким тоном; мне тогда даже понравились и безразличное спокойствие его лица, и бесстрастная категоричность интонации, и четкость, краткость отрывистых фраз. Затем мой взгляд снова обратился на ноги Формеша, затем на золотых рыбок.
9
Габор Медве действительно не видел, что именно происходит, поскольку, забыв про все на свете, смотрел исключительно на сонливого Мерени. Между тем, как выяснилось потом, Формеш все-таки сам начал снимать свои башмаки, его и пальцем не тронули. Рыжий с бычьей шеей и курсант, сидевший с ним рядом на кровати, энергично его поторапливали. А Мерени всего лишь изредка кивал и сохранял полную неподвижность, только стоял и ждал. Но вдруг воздух в спальне словно прохватило морозом, воцарилась мертвая тишина, и все вокруг преобразилось.
Гул и разговоры оборвались почти осязаемо, словно их вымело из спальни хлынувшее в нее стылое, космическое безмолвие. Мерени исчез, двое других тоже; с чертовской ловкостью и невообразимо быстро, словно чудом, все оказались у своих кроватей, хотя мгновение назад курсанты еще оживленно разгуливали по спальне туда-сюда. Из конца спальни, с того места, где обычно стоял Богнар, на нас смотрел еще незнакомый нам унтер-офицер с усами щеточкой.
Мы, все до единого, повернулись к нему. Этот с усами щеточкой долгое время ничего не делал, только стоял молча. Его лишенное выражения лицо оставалось неподвижным. Когда же он раскрыл рот, послышалось одно только «м-де», тихо, но лающе, а может, он и вовсе ничего не сказал, только чуть вздернулись вверх его усы; щелкнув каблуками, все в спальне вытянулись по стойке смирно.
Аттила Формеш немного опоздал с этим. Сначала в спешке он не знал как быть, поскольку уже снял башмак с одной ноги. Но потом он встал на одну ногу, еще обутую, а другую ловко пристроил на кровати, словно и вправду встал по стойке смирно. Щеткоусый шевельнулся снова.
— Воль.
Это, видимо, означало «вольно». Во всяком случае, ослабив правую ногу, все мы выполнили эту команду. «М-де», — опять рявкнул унтер-офицер, затем снова: «Воль».