Не знаю. И не знаю, что на меня находит, но почему-то в этот момент интуитивно решаю поддаться идее адаптационной терапии.
— Можем посидеть в кафе.
— Что?! — Андрей резко поднимает голову и таращится на меня. По нему видно, что он чудом сдерживает себя от того, чтобы в этот раз не хлопнуть по плечу. — Сейчас?!
— Пока я не передумал.
— Да, конечно, — парень засуетился.
Пока он делал нерешительные шаги то в одну, то в другую стороны, я уже поднялся с места. Подхватил валявшуюся на столе тетрадь с еженедневными отчетами, которые уже не представлялись мне такой рутиной, закинул ее в сумку к планшету и остальным вещам.
Стоит признать, что в кафе мне действительно надо было. И я бы туда пошел даже без Андрея. В голове начала формироваться новая схема. И, как мне казалось, для ее реализации мне надо было оценить работу официантов.
До нужного места мы добираемся быстро. В основном благодаря неудержимому потоку энергии коллеги. Тот, воодушевленный неожиданной переменой в моем поведении, представляет собой ураган, переполненный эмоциями и вопросами, что сыплются из него нескончаемым потоком, пока мы делаем заказ. Пока едим. И пока ждем окончания обеда. Такое излишнее внимание ко мне, ко всем деталям заморозки и разморозки не было неприятным. Скорее, я от него отвык. Андрей — второй человек, с кем я действительно разговариваю. И которому, кажется, действительно любопытно.
Пока отвечаю на вопросы, смотрю на снующих туда-сюда работников. Они быстро принимают заказы, что-то отмечая у себя в блокнотах или планшетах. Ольга бы сказала, что они задействуют разные нейронные связи. Что ж, мой андроид будет дружить только с техникой, не бумагой.
И снова возникает ощущение, будто я что-то упускаю. Поэтому концентрирую максимум внимания на стоящей за кассой девушке. И пропускаю очередной вопрос от Андрея.
— Что, приглянулась? — парень толкает меня вбок, и я только сейчас понимаю, как странно, наверное, мой пристальный взгляд смотрится со стороны.
— Нет, — боль прошлого неожиданным лезвием подступает к горлу. И резко поднимаюсь, чем застаю Андрея врасплох. Зря я позволил себе этот эксперимент. Зря повелся на поводу у адаптационной терапии. У Ольги. У этого маниакального желания приобщить к социуму человека, который однажды от этого социума попытался сбежать. — Извини. Надо работать.
Я выхожу из-за стола и уже собираюсь пойти в сторону кабинета, как Андрей снова окликает меня, но уже не таким воодушевленным голосом.
— Эмоции, — выдает он тихо, — в твоей схеме не хватает эмоций. Робот будет общаться с людьми. Без эмоций нормальное общение невозможно.
Я ничего не отвечаю, покидая кафе. Вернувшись в кабинет, сажусь за стол и опускаю голову на руки, желая спрятаться как можно дальше от этих дурацких эмоций, о которых пятью минутами ранее сказал Андрей.
Голова поднимается. Рука на ощупь находит сумку, пальцы вытаскивают тетрадь, зацепившись за уголок. Страницы резко открываются, чудом удерживаясь на скрепках, ручка выводит первые буквы, соединяя их в слова, словосочетания, предложения и целый текст. Самый большой текст, который мне удается написать за все время терапии.
Глава 5
Ольга молча читает тетрадь, перелистывая ее в разы медленнее, чем в прошлый раз. Кусает губы и делает какие-то пометки в своем планшете. Хочется сделать замечание, что она задействует не те нейронные связи, но я вовремя затыкаю самого себя. Кто я такой, когда сам все это время ходил вокруг да около решаемой проблемы, которой по сути и был.
У меня было два дня на то, чтобы это признать. И на время прекратить работу.
— Мне нужна помощь, — подытоживаю, когда Ольга откладывает в сторону тетрадь.
Она больше не улыбается. Сцепляет пальцы в замок и внимательно смотрит на меня. Ей уже известна причина, по которой я держался на расстоянии с людьми. По которой решил посвятить свою новую жизнь работе. Как иронично, что эта работа в итоге заставила меня осознать наличие проблемы.
И пока я ее не решу, ни о какой успешной схеме речи быть не может. Мой подготавливаемый робот оказался лишь отражением меня: бесчувственной машиной, которая без эмоциональной начинки не способна принести никакую пользу. Ни окружающим, ни самой себе.
— Вам трудно сходиться с людьми, — она видит, что мне трудно открыть рот. Поэтому начинает сама.