Погоду предсказывал. Здесь, конечно, раны… Глаза. Стали его в тундре как бы за провидца какого почитать.
Второго Дунайку Третий сменил, Третьего — Четвертый…
Много, новостей слышит за последние годы Темный Ненец. Рассказывают ему зрячие сородичи, что летают над тундрой крылатые железные нарты-самолеты, ходят по рекам белые красавцы теплоходы, по вечерам в поселках зажигаются «русские звезды» — э-лек-три-чес-тво. «Умные говорящие деревья» — ра-ди-о — веселят сердца людей музыкой, песнями.
А еще рассказывают сородичи, что появились в тундре белозубые бородатые люди — ге-о-ло-ги, построили бу-ро-вы-е вышки и сейчас железом долбят, грызут студеную, мерзлую землю, ищут газ — «голубой огонь», который осветит и согреет чумы, подарит ненцам «второе солнце».
— Саво (хорошо), — кивает головой Темный Ненец.
А однажды задрожала на бойце Индейке старая малица: Ленин в тундре! Пришел!
— Где?! — сорвался голос у Темного Ненца. — Где?! Не слышу бега его оленей!..
— Пришел! В поселке! Стоит на высоком камне лицом к сиянию, рукой к сиянию…
— Дружинника Индейку… не звал… не искал?..
— Он молчит. Он неживой. Он — па-мят-ник.
В жизни не слыхал такого слова Темный Ненец. Смутился старый, озадачился. Однако в тундре же Ленин… В тундре! Как Акеша говорил…
— Живы ли его белые олени?
— Нет оленей у Ленина. Даже серых нет.
— Есть ли у него чум, еда, чай?
— Нет чума у Ленина. Не пьет он чая. Он — па-мят-ник.
— Есть ли у него ружье, собака, одежда?
— Нет ружья у Ленина. Нет собаки у Ленина. В легкий пиджак одет Ленин. В руке фуражку сжал. Голова лысая. Лицом к сиянию. Но ему не холодно. Он — па-мят-ник. Застыл. Не движется.
— Разве иссякла тундра мехами, разве перевелись в ней белые олени? — задал сородичам последний вопрос Темный Ненец.
— Не иссякла тундра мехами, не перевелись в ней белые олени, — ответили Темному Ненцу сородичи.
…Известный всем в районном поселке милицейский старшина Иван Иванович, имеющий к тому же прозвище «Самособой», шел на жиденьком заполярном рассвете с дежурства домой. Шел, размышлял, чем жена угостит его: оленьим ребрышком или рыбной котлеткой? Чайку опять же крепкого — дна не видать «капитанского» — выпить жаждалось. И вдруг нежданно-негаданно регистрирует он своим старшинским взглядом небывалое в милицейской практике нарушение. К памятнику Ленина лесенкой приставлены нарты, к нартам три белых оленя привязаны, и люди в малицах исхитряются надеть на бронзового Ильича… малицу.
— Эт-то што?.. — оторопел, приостановился, спросил сам себя Иван Иванович. — Это как понимать надо?
По улицам народ движется. Иному уж на работе надо быть, а он остановился и наблюдает, как Ильича, симбирца-волжанина, северянином обряжают.
— Ребята! Ребятушки… — дал голосом «петуха» Иван Иванович. — Вы это… само собой… чего удумали?
С постамента — слово по-русски, два по-ненецки, кое-как поясняют:
— Приказал Темный Ненец одеть Ленина в малицу. Худо ему на ветрах да морозе с голой головой. Зябко в одном пиджаке стоять в нашей тундре. Разве иссякла она мехами? Разве перевелись в ней белые олешки?
Окончательно растерялся Иван Иванович. С одной стороны посмотреть — теплом да любовью своей народ Ильича одаряет, с другой — нарушение же! Притом скопление публики… И посоветоваться не с кем — прямого начальства нет. Одному и немедля вопрос решать надо.
Оглядел Иван Иванович еще раз окрестности — сам один должностное лицо.
— Это что за стратегик такой у вас — Темный Ненец? По темноте, само собой, знаете чего натворить можно?.. А со скульптором вы согласовали?! Может, он в корне за основу не примет! Притом, местные власти есть, хоть и в командировке… Где он, ваш Темный Ненец?
— Хотел сам приехать… Заболел шибко. Нас послал. Сорок лет Ленина ждал…
— Не положено, ребята, поймите мое разъяснение, — принялся убеждать Индейкиных соплеменников Иван Иванович. — Вон, посмотрите! Вон, пожалуйста… Главный геолог экспедиции идет… Думаете, куртку, шапку, унты свои пожалел бы? А вон хирург! А вот начальник аэропорта… Да любой из здесь стоящих не токмо что форму — последнюю рубашку, как говорится… А не положено.