Одной осенью ледостав приморозил корабль в пути. На буксире две баржи. На баржах три тысячи тонн — консервы и рыба. На самом корабле семьсот человек мобилизованных северян. Вот тогда-то без всяких мандатов и сделался наш Капитан чрезвычайным комиссаром пустынной округи. Сто подвод было собрано им вкруг замерзшего корабля, чтобы вывезти мобилизованных в Омск. Всю ту зиму один за другим приземлялись впритык к баржам «дугласы», вывозили на транссибирскую магистраль фронтовые консервы и рыбу. Вот тогда воля, чувство единоличной, единоначальной ответственности пособили ему одолеть брюшной тиф. Перемог на ногах. Кто не верит — пусть примет за сказку. Жила-была, мол, кишечная палочка и… Капитан. Отстреливался от волков. Серые «рыбаки» из окрестных лесов частенько наведывались к барже с осетриной. Спал в антрактах между волчьими концертами и ревом снижавшихся «дугласов».
Дизель-электроход разминулся с «германцем». Так именует наш Капитан суда, построенные на верфях ГДР.
А есть на Реке еще «венгры».
И есть на Реке еще «финны».
«Румыны» есть.
Сойдутся да заголосят — «интернационал»!
Но независимо от того живо и браво в преданиях Реки доблестное сказание о первоявленной домодельной посудине, вскоптившей во время о́но зевластыми трубами непорочные небеса Прииртышья. Не без помпы и не без загада купцы нарекли к о р а б е л ь «Основателем». Основатель флота сибирского. С размахом замысливалось! Да подпакостил делу благому тюменский монах-богомаз. Или был он похмелен зело, или глазом не оченно тверд — здесь предание раздваивается, но взамен десяти букв сумел разместить только шесть: «ОСНОВА…». Далее писать стало некуда. Острие носа… На второй борт разворачивать? Некогда… Большая вода не ждала. Запыхтела «Основа» Турой да Тоболом, устремляясь проникнуть в Иртыш. Паниковали, не дюжили православные старушонки в прибрежных селениях, стремглав укрывались в свои потаенки, в запечья, открещиваясь от зыковатого, дикого, железного зверогласия.
Лиха беда начало.
Купцы видели: не взять, не добыть им Севера, не приголубить по желань-аппетиту его отдаленных богатств без достойного флота. Разливанное благопоспешество вод, тысячеверстные туземные Палестины по их берегам, «царская» рыбка — осетр, «царский» зверь — горностаюшка, златобархатный соболек, тундровая собачка — песец — все почти задарма: нитка бисеру, медна бляшечка. Некогда, брат во Христе, остатние буквы дописывать.
Становился сибирский купеческий флот.
Позднее томская купчиха Фелицата Корнилова собственноручно навесит пощечин непотрафившему капитану. Матушка-судовладелица! У капитана седая была борода, и в нее хоронились бессильные, стыдные слезы.
Колчаковщина оставила на пристанях кладбищенскую тишину. Остовы кораблей. Случившиеся кое-где в «живых» даже гудели-то с «насморком». От «лошадиных сил» — одно звание, борты и трубы исклеваны пулями, на палубах порезвились «дюймовые». Не по разу горели посудины. У разбитых корыт… Сам Ильич обратился в ту пору к водникам.
На сибирских пристанях обычные недели сменились «неделями трудового фронта».
Уже весною голодного 1920 года с Обь-Иртышья по адресу: «МОСКВА. ПРОЛЕТАРСКИМ ДЕТЯМ» — было отправлено сорок две тысячи пудов осетрины и нельмы.
И зажигал уж в тот год маленький бакенщик, старый наш Капитан, золотые огни на своей Первореченьке.
…Сейчас Капитан командует «чехом».
Вот так и заселялась Река — от «Основы» и до речного интернационала.
Корабли-«европейцы» давно не диковина на Ее многоводном просторище. Пол-Европы в регистры свои прописала. Назвала легендарными именами несгибаемых генералов, звездными именами первопроходцев космоса, полюбились, по нраву пришлись невоспетым водам Ее композиторы: «Алябьев», «Мусоргский», «Римский-Корсаков», «Балакирев» — экая «могучая кучка» гудит-возгудает на волюшке. На две тысячи семьсот сорок один километр, от Омска до Салехарда, растянулась их белая лебединая стая. На периферийных линиях сии маститые магистральные витязи Реки встречаются с «меньшими» своими собратьями — нумерными ОМ, ласково прозванными на берегах этих «омиками», нумерными МО — соответственно «мошками». «Мошка ли, блошка — везет понемножку». Запривередничай летняя авиационная погода, и — муравейниками кишат пристани. Из всех окрестных глухих урманов, из комариных царств, из «перспективных на поиск» тундр стекаются на огоньки дебаркадеров взыскующие Крыма курортники, позеленевшие от формул заочники, отцы семейств с таежными выводками, командированный люд, разочарованный люд… Встречным потоком сбегают на берег студенческие отряды, с засученными уже рукавами, столичные закройщики и парикмахеры, которым осталось до пенсии год-полтора, вездеходы-кавказцы с ходовыми «субтропиками» для торгов, сезонники на путину, краеведы, разыскивающие кого-то по кладбищенским надписям.