Согласимся, разные бывали на веках, честолюбцы. Одни сжигали храмы, другие же, соревнуясь в красоте и изяществе, возводили их. Одни превращали черепа врагов в кубки, другие, не страшась смерти, испытывали на себе средство от холеры. Одни громоздили пирамиды, другие устремлялись подковать блоху.
Былинный герой Микула Селянинович соревновал дружину хоробрую повыдернуть из земли кленовеньку сошку. Дружинушка запросила пардону. Честолюбие пахаря торжествовало.
Два мужика стравили петухов. Петух петуху гребень порвал, мужик мужику череп проломил. Бытовая травма на почве честолюбия…
Силачи, голубятники, плотогоны, собачники, кузнецы, звонари, песенники — кто только не соревновался, не состязался, не тешил честолюбивого беса на веселой матушке-Руси. Подвигало честолюбие человека к самоутверждению и соревнованию.
— Обязательно — к соревнованию!
Легче, пожалуй, отыскать снежного человека, чем человека, лишенного честолюбия, в какой бы сфере деятельности он ни подвизался. И если отмести, отвеять всю шелуху, отодрать все словесное репье, паразитирующее на понятии честолюбия, вернуть слову его первородное благородство — как засверкает оно! Каким могучим и добрым союзником возвысится рядом со словом «соревнование».
Соревнование — силушка дивная!
…На старте семь ярко раскрашенных «Кировцев». Басовито, степенно, без конского баловства, по строгим законам механики дышат, ворчат, погрохатывают их богатырские железные груди.
У каждого на хвосте многокорпусная система плугов, почти отшлифованных на посевной, изостренных, самозаточенных, яро жаждущих врезаться, впиться, вонзиться в материковую закрепь земли.
Забавно: сивы голуби, вроде бы отлученные от солярки, мазута и праха земного, в комбинезоны вырядились, а эти, кому взаправду пахать — в отглаженных темных костюмах, в белых рубашках, ботинки — глядись в них и галстуки поправляй. Такое уж святое дело — соревнование при всем честном неподкупном народе. Бейся в чистой рубахе, как встарь было принято на Руси.
Сидят по кабинам, ждут старт.
Меж собой они пошучивают, сравнивают себя с концертной агитбригадой, будто вся их задача — развлечь, взвеселить районный народ, исполнить свой номер. Пошучивают, а потрогайте пульс…
Публика по географическим признакам разделилась. «Искра» собралась отдельно, «Партизан» своим «партизанским» станом стоит, «Октябрьский» теснится к «Октябрьскому».
Сместились сердца деревень. Притихнуло детское озорство.
Сибирская вдова Куприяновна, корень-бабка сибирская… Вокруг нее теснятся три сына, четыре невестки, четырнадцать внуков и внучек, сваты, кумовья. Сын ее, Алексей, которому баню вчера зверояростила, — под вторым номером. Так и скакнула бы к нему легкой ножкой в кабину: все ли ладно у малого, все ли предусмотрел?
Старозалежь размечена голубыми флажками. Семь загонок отмерено, в среднем на полчаса рассчитаны.
«Приготовиться!» — поднимает ракетницу шеф от ДОСААФ.
Конь всхрапнул бы, покосился бы огненным глазом, «Кировцы» же, хоть и не кони, тоже, смотрите, дрожат. В семи голосах, в семи поднапорах катков растет, накаляется нетерпение борьбы.
Отпущено время, дано им пространство.
«Старт!»
И рванули, рванули, пошли красногрудые!
Земля под ножами плугов, словно черное масло, легко и красиво ложится в отвал. Каторжная для заступа, неподатливо тяжкая для Игренькиных и Буркиных плеч, сейчас она кажется детски беззащитной, по-щенячьи податливой. Обозначились семь огромных пирогов, у которых свежая пахота — тесто, борта пирога, а старозалежь — начинка. И начинка сия на глазах уменьшается. Пожирают ее разверстые зевы стальных корпусов.
Тихон Васильевич взывает к лошади:
— Дремишь, скот? Довольный, что за тебя управляются? Ты хоть бы должность члена суда исполнял, качество вспашки оценял.
— Качество у них — по линеечке, — отзывается сосед слева. — Тут все — лучшие. Победа по скорости решится. Двойка вроде вперед вышла…
— Типун тебе на язык! Погляди! — кричит конюх. — Двойка-то!.. Словно блох ловит.
С «двойкой» действительно неладно. Средний плуг у нее почему-то не пашет, а елозит лишь по дерну, отворачивая на свой след тощенький, в оладышек толщиной, пласт.
Крики, свист, прочая сигнализация.
Петька первым сорвался на помощь отцу:
— Папка! Пап-ка-а!.. Стой! — пронзил старозалежь отчаянный мальчишеский крик. Пацан, обогнав трактор, стал перед самым радиатором, бледненький. «Стой же, стой!» — вскинул руки.