Сразу за дверью располагалась комната.
На возвышении в центре комнаты находилась кошма с седалищем, чья более чем метровая ширина делал еще более заметной тщедушность человека, сидящего на ней.
Он был стар, изможден и худ, и казалось, дремал, завернувшись в бесформенный светлый балахон. Рядом лежал длинный деревянный посох. Перед стариком находилась кошма пониже и поуже, с брошенным на нее свитком.
Стас ничего не успел сказать, так как единственное окно вдруг заслонилось темным, и донесся скрип, как если бы по стеклу провели острым предметом.
Хоть все это сильно отдавало постановочным моментом, Стас вздрогнул.
— Он не может сюда войти, — сказал мурид, открыв глаза. — Пока я жив. Прости меня, усто. Я не мог раньше вмешаться. Ибо Небесный апокриф строго предупреждает, что число должно совпадать с числом в Коране в Суре 11 «Худ», а в нем сказано: «Пример для обоих партий — слепой, глухой и зрячий, слышащий. Разве сравнятся они в примере? Неужели вы не опомнитесь?» Слепой, глухой, зрячий, слышащий — всего четыре. Вы здесь четыре дня, число сравнялось. Я могу говорить. Сядь, усто.
Стас присел на кошму рядом со свитком.
— Это тебе, возьми сразу, чтобы не забыть, — предупредил мурид. — Там, куда ты пойдешь, тебе не поможет никакое оружие, ибо оружие не делает человека сильнее. Шейх Гильмулла прошел все известные обитаемые земли с одним лишь посохом. Вот с этим, — мурид указал на посох. — Шейх говорил, что всякая надежда на оружие делает человека слабже, ибо если человек невооружен, то ему не на что надеяться кроме себя. В этом свитке откровение Гильмуллы о Плачущем ущелье.
— Почему вы думаете, что это должно нас заинтересовать? Мало ли, зачем мы едем в Афганистан?
— Я знаю. Шейх предупреждает, что те, что плачут, придут только тогда, когда люди захотят возвести черный минарет и попасть посредством его в эдем, пойдя тем самым против воли Всеотца. Ибо в Суре 3 «Семейство Имрана» сказано: «Или вы думали, что войдете в рай, когда Аллах еще не узнал тех, которые усердствовали из вас, и узнал терпеливых?»
— Документ древний, — оценил Стас. — Прошло столько лет, плачущие, кто бы они ни были, скорее всего, давно мертвы.
— Плачущие не могут умереть, потому что они сама смерть. В той же суре 3 «Семейство Имрана» сказано: «Вы желали смерти прежде, чем встретили ее. Вы ее уже УВИДЕЛИ, в то время как смотрели.»
— А что там еще написано? — саркастически спросил Стас.
— Там ничего дальше не написано, апокриф дошел до нас наполовину уничтоженным. Мой братец постарался.
— Раннахар? — спросил Стас и увидел, как старец вздрогнул и закрыл лицо руками. — Что с вами?
— Он украл мою жизнь. С рождения у нас идет борьба не на жизнь, а на смерть.
— Разве нельзя ничего предпринять? Он где?
— Так близко, что ближе некуда. Он во мне.
Стас опасливо посмотрел на старца.
— Я не сошел с ума, не беспокойся, усто. И я говорю правду. Мы с Раннахаром неразделимы с детства. Я тебе расскажу, а ты можешь верить или нет — дело твое.
Дело в том, что род Халифа мой род, потому как Ходжамулла, о котором пишет Гильмулла в апокрифе о Плачущем ущелье, мой пращур. Проклятие рода легло и на меня.
Мать родила нас, когда никого не было вокруг. «У меня двое близняшек!» — воскликнула она и укутала нас с братом в кусок полотна. Однако стоило развернуть полотно, как все увидели, что ребенок один. От радости в доме от рождения ребенка не осталось и следа. Такое уже случалось, что женщины рожали двойню, а второй ребенок потом исчезал. В таком случае новорожденного умерщвляли. Лишь однажды ребенок остался, но дорос лишь до того момента, как смог держать оружие и убил всех вокруг, включая собственную мать, пока сам не был убит. Случай произошел очень давно, когда живы были люди, помнящие Раннахара. Именно они и заметили поразительное сходство. Проклятый Раннахар мстил нашему роду, рождаясь с каждым мальчиком.
Сколько существует род Ходжабуллы, столько и существуют легенды о злыднях в нашем роду. Только нашей вины здесь нет. Мы не виноваты, что дьявол подбрасывает своего детеныша именно к нам.
Едва мы узнаем, что ребенок порченный, мы сразу убиваем его еще в младенчестве. Сколько детей было умерщвлено за сотни лет!
— Какое невежество!
— Нет, это защита. Однажды, одна из матерей пощадила порченного, и Раннахар прожил в его облике до сорока лет. Все это время в тайне от всех он мучил и убивал людей. Число их достигло тысячи человек!
— Простите, а как же вы?
— Род решил дать бой, а местом боя выбрали мою душу. Было известно, что если молиться и днем и ночью, то Раннахар не сможет победить. С тех пор уже девяносто лет я ежечасно молюсь и днем и ночью. Но силы мои на исходе.
Пока я справляюсь с Раннахаром, но я стар, и когда я умру, то с моей смертью Раннахар освободится, тогда он устремится по вашему следу.
До этого времени вам, чтобы уцелеть, надо найти Черный минарет. В апокрифе сказано — в нем спасение. В Кабуле остерегайся начальника полиции Браина, это страшный человек. Добраться до запретного минарета его давнишняя мечта. Он уверил себя, что минарет дает силу и неуязвимость.
— Мне не нужно ни то ни другое.
— Как знать. Сейчас не нужно, потом может понадобиться, — смысл этих слов Стас понял гораздо позже.
Окно опять заслонилось темным, и тонкий голос проблеял:
— Мурид, где ты? Пусти меня.
— Я иду, брат мой. Усто, наше время истекло. Ступай. Наступил час молитв.
Стас не заставил себя упрашивать. Компания сумасшедшего старца напрягала. К тому же он не знал точно, где постановка, а где реальность. Посему он поспешил на улицу.
Но что делать с подаренным свитком. Не через границу же тащить?
— Где у вас тут почта? — спросил он у дервиша.
8
Афганская земля имеет веселенький песочный оттенок, хотя должна быть серой от горя. Здесь повоевали все кому не лень, начиная от чопорных англичан в толстых твидовых френчах, и заканчивая русскими восемнадцатилетними пацанами, только что после школы, в своих смешных панамках, приведенных сюда умирать дряхлыми правителями.
Стас весь сжался в кресле. При посадке у него чуть не случился нервный срыв, когда он понял, что самолет не отстреливает при маневре тепловых ракет для обмана «стингеров».
— С тобой все нормально? — спросил Карадайн.
Устав ждать разрешения, американцы поступили проще. В аэропорту Ташкента совершил посадку транзитный «Боинг», и они без каких-либо документов покинули страну, восседая на лавке в грузовом отсеке.
Стас только помотал головой:
— Сейчас это пройдет.
Аэропорт изменился мало. Только вдоль заградительной полосы и рва стояла чужая военная техника мышастого цвета. Впрочем, многое узнаваемо по Алге. Например, БТР RG-31.
Здание международного аэропорта тоже было построено при Стасе. Только теперь на нем висел портрет американского президента, и имелась надпись «сафАр бахАйр».
Прохождение таможни не вызвало никаких осложнений. Багажа у них не было. Досматривать нечего. Они предъявили международные паспорта. Карадайн заплатил 2 доллара пошлины, и их без задержки пропустили.
На аэропортовской площади с побитым пулями отделением «Афганистан банка» они взяли такси. Бело-желтую «Тойоту» с правым рулем, по таксе в 1 доллар.
Гарри назвал конечной целью пути отель «Спинзар», хотя Стас был уверен, что они поедут в расположение боевой части. Но что-то офицер не спешил к своим. Стасу закралось сомнение, что они находятся здесь официально, и все их формальности согласованы. Впрочем, вскоре он обо всем забыл, словно вернувшись в свою молодость.
Они ехали по дороге в город, с которой даже памятник советскому самолету не убрали.
Но когда въехали в город, Стас понял, что его время ушло безвозвратно.
Они угодили в сплошной поток иномарок, в котором выделялись желтые такси и синие микроавтобусы. Толпы разношерстного народа на тротуарах и проезжей части. И все это месиво двигалось без светофоров и без какого-либо намека на правила дорожного движения.