— Ты что-то не то говоришь, — заметил Стас, которому интонация снайпера показалась какой-то странной, этот парень не нравился ему все сильнее, похоже он начинал заговариваться. — Рай нужен всем. К твоему сведению, мусульманский рай гораздо лучше христианского. В нем пьют вино и развлекаются с пэри.
— А кто это?
— Это вроде шикарных шлюх, каких на земле не сыщешь, — и, вспомнив Дэвида, уточнил. — Разве что на Кубе.
— Ты рассказываешь завлекательные вещи, я пожалуй готов последовать в этот твой рай, но когда я говорил, что Гирею рай не нужен, я имел в виду, что этому мерзавцу рай не нужен, потому что он ему не светит в любом случае, — Эдди быстро глянул на него и произнес. — Он ведь неверующий.
А ведь снайпер прав, подумал Стас. На фига Гирею рай, если он в бога не верит. Постой, постой. Мысли его устремились в новом направлении.
— А может, он испугался не рая? — спросил он. — Чего ему его бояться, если он туда все равно не попадет. Может, он испугался ада? Как сказано в Библии: «И ад следовал за ним.»
— Ты так говоришь, как-будто сам не боишься ада. По-моему, все его боятся.
— А что толку его бояться, если спецназ все время только туда и направляют? У меня дружок был Алешка Студенцов, так тот даже стишок выдумал.
Стасу не пришлось делать усилия, чтобы его припомнить. По-существу, он его и не забывал. Даже под душем читал, бывало.
Эдди забормотал стихи про себя. Лицо его посуровело.
— А ты знаешь, я ведь отправил на тот свет двести восемнадцать человек, — вдруг признался он.
— Я тоже воевал.
— Это другое, — видя, что Стас собирается присоединиться к остальным, Эдди задержал его. — Поспи тут, я тебе свой спальник отдам. Подкладка стопроцентная шерсть.
Стас уступил откровенной мольбе и устроился на склоне. Вместо колыбельной он засыпал под бормотание Эдди: «…Никаких задержек на пути в ад!» Теперь повторами замучает, подумал Стас. Был у них такой во взводе — Андрюха. Так тот бывало…
Ему казалось, что он закрыл глаза на секунду, но когда проснулся, то вокруг был светло. Вернее, белым бело от стлавшегося по земле густого тумана.
— Эдди! — позвал Стас, но снайпер не отозвался.
Стас спустился по склону и прошел некоторое расстояние, пока до него не дошло, что вместо того, чтобы спуститься в бывшее русло, он оказался по другую сторону от него, в долине.
Он сразу заблудился и не представлял, где находится их бывший лагерь. Кругом плыли одинаковые тяжелые на вид белые клубы тумана.
Внезапно он услышал в его глубине тихий смешок.
— Кто там? — крикнул он. — Дэвид! Офицер! Где вы?
Опять засмеялись. И сразу стало ясно, что смех женский. Даже, девичий. Скорее всего, смеялась девочка-подросток.
— Девочка, ты кто? — спросил Стас. — Помоги мне выбраться!
Некоторое время девочка не отзывалась. Стас так и представил себе ее, приставившую ко рту кулачок, чтобы не засмеяться, и давящуюся от смеха.
— Девочка, иди сюда! Я тебе Бояку подарю!
Он вынул игрушку из нагрудного кармана, где всегда носил, и протянул куда-то в туман.
— Ой, какой красивый, — раздался голос прямо у него за плечами, и Стас резко повернулся.
— Где ты? Как тебя зовут?
Из тумана на него смотрело лицо — одно лицо, без тела.
— Меня зовут Донна, — сказал призрак, и тотчас раздался оглушающий трубный рев, какой издают обычно крупные теплоходы на реке в навигацию.
От неожиданно сильной боли в ушах Стас сжал их ладонями.
В мгновение ока все исчезло. Он лежал в спальнике, а Эдди обеспокоено тряс его за плечо.
— Что с тобой? Ты кричишь во сне.
— Кошмар приснился. Скоро вставать?
— Вообще-то скоро. Можешь полежать пока.
— А ты что, Дэвида не будил?
— Спать что-то не хочется ни капли.
Эдди повернул к нему лицо, и Стас увидел, что лоб его прорезан новой глубокой складкой. И, похоже, что эта складка угнездилась там навсегда.
Их оставалось всего восемь человек. Семь молодых талибов и Браин, их предводитель. Для начала, Браин дал волю своему всегдашнему раздражению. Ученики Всеотца позорно бежали, испугавшись оживших статуй. У него как-то выветрилось из головы, как он сам сидел, съежившись и, чувствуя текущую по штанине теплую струйку, и наверняка погиб бы, если не самоотверженность Кайдара. Откровенно говоря, он забыл и о самом убитом Кайдаре. Что значит чья-то жизнь на его великом пути к Черному минарету?
В переводе с древнеарабского минарет значит маяк. Великий Черный Маяк укажет ему путь к славе и могуществу.
— Подлые трусы! — кричал Браин. — Вы достойны только того, чтобы вас жрали золотые овцы! Почему вы не умерли, поганцы? Почему вы так печетесь о своих толстых курдюках, набитых дерьмом?
Талибы, большинство которых составляли мальчишки шестнадцати-семнадцати лет, а самому младшему — Мустафе, только исполнилось четырнадцать, безропотно сносили удары камчи — еще одной неразлучницы Браина.
В мактабе привыкли к вечным побоям, считалось, что таким образом душа готовится к вознесению в рай. Хотя было совершенно непонятно, почему Всеотец должен любить побитых.
Наконец Браин угомонился.
— Слушайте меня, шакалы, — устало сказал он, вытирая обильный праведный пот. — Прежде всего, вы показали, что недостойны, жить на белом свете, поэтому вы не заслуживаете того, чтобы я вас вел дальше. Пошли вон отсюда.
Талибы на мгновение замерли, чтобы потом кинуться и целовать сапоги своему предводителю. В этом жесте отчаяния слилось два всепоглощающих чувства: страх и любовь. Страх остаться одним в Проклятой долине и любовь к своему властителю, сделавшаяся неотьемлимой с малых лет еще со времен военных лагерей в Пакистане.
Браин дал вволю полизать свои запыленные сапоги, подставляя их то одним боком, то другим, потом снисходительно сказал:
— Я прощаю вас, но отныне ваши жизни принадлежат мне. Теперь вы должны будете готовы умереть по первому моему требованию, даже если мне просто захочется посмотреть на цвет вашей крови.
В это время Карвер с Ширин находились на солидном удалении от талибов. Карвер уже успел вернуться на место побоища и подсобрать кое-какую разбросанную амуницию и оружие. Зрелище, открывшееся им, оказалось не для слабонервных. Под массивными цельнозолотыми копытами застывших животных лежали полураздавленные тела, многие были обезглавленны, причем головы были разбросаны по всему руслу, некоторые повисли на близстоящих чинарах.
Ширин непрерывно тошнило, не обращая внимания на это, Карвер навьючил чертову бабу оружием и сумками с пищей почище мулла. Теперь он из кустов сухого тростника наблюдал за беснующимся Браином в цейсовский бинокль Кайдара.
— Что там происходит? — спросила Ширин.
— Спектакль, — ответил Карвер. — Сначала они ему сапоги целовали, но вот-вот перейдут к заднице. Ого!
— Что, начали?
Но он промолчал, потому что увидел, как Браин с ловкостью фокусника достал из кармана и развернул обширный светлый лист.
Браин достал из-за пазухи старый, со многими сгибами, пергамент.
— Не знаю, почему я еще вожусь с вами, а тем более показываю вам то, что дадено мне в помощь самим Всеотцом, хвала ему во веки веков. Эта карта не просто карта, ибо она начертана рукой незабвенного Хазар Гильмуллы.
Пергамент был когда-то цветным, теперь же весь выцвел, и краска, нанесеная на буйволиную кожу, во многих местах осыпалась. На карте было отчетливо видно русло Аксу, но в нем отсутствовало золотое стадо, так как оно появилось позднее.
Скорее всего, карта была еще тех времен, когда река была жива.
Истукан тоже был нарисован, правда, несколько в другом месте, у самых скал Ниджрау, указанных в карте черной сплошной линией.
Лагерь Ходжамуллы был показан в виде остроконечного шатра с двумя скрещенными саблями над ним. Башня Минарета громоздилась в самом углу карты, и, судя по расположению, до нее было идти и идти. Рядом с минаретом была сделана надпись: «В Минарет без ключа Гильмуллы не ходи».