— Одна. И еще носители.
— Кто?
— Носители. Они ходят вместе с туманом, а я хожу вместе с ними. Они меня кормят, они добрые.
— Ты могла бы поехать с нами.
— Носители меня не отпустят. Они ужасно сердятся, когда я хочу уйти.
— Ты не знаешь, далеко отсюда до обнимающего истукана?
— Нет. А вы не знаете? — Донна спросила в туман, казавшийся Карверу до этого пустым как пустыня Гоби, и оттуда совсем близко раздалось громкое фырканье, и целый сегмент тумана всколыхнулся. — Носители не признаются. Но знаешь, они просто так ничего не делают. Только за еду.
— А что они едят?
— Мясо.
— Кажется, у меня для них есть мясцо. Подожди-ка тут, Донна, — Карвер передернул затвор, подошел к кабине и приказал Ширин. — Ну-ка вылазь красавица, пришла твоя очередь.
Карадайн был уверен в том, что свое исчезновение Стас подстроил сам. Едва дверь отсекла их друг от друга, офицер поспешил назад, но нашел лишь пустую комнату. Он выругался и готов был искать, пока бы не нашел предателя, но Фарклоу его остановил:
— Я вижу выход!
Действительно, вот она дверь. И «Хамви» стоит.
Черт с ним, с русским, подумал Карадайн. В общем-то, свое он сделал, в Проклятую долину их привел, самолет они нашли. И деться ему отсюда некуда без ключа. Стало быть, если он первым ключ найдет, то целиком продолжит контролировать ситуацию.
Положение было хуже, чем он предполагал. Грузовик исчез. Он же был без бензина!
Разгадка нашлась в виде опустошенных канистр. Офицер потряс их, и о чудо. Ублюдок так торопился, что слил не все. Оставалось мало, на дне, но если слить из всех канистр, на несколько километров хватит. Только бы рыжего догнать, а там он уже все остальное отдаст. И бензин и деньги.
Карадайн так и сделал. Пока они ехали по глубоко вдавленным следам преследуемого грузовика, Фарклоу не сказал ни слова. Молчал, держа неразлучную снайперку между колен.
У них было не слишком много бензина, но им повезло. Долго искать не пришлось.
Впереди они увидели лежащего ничком человека и подъехали.
Карадайн с Факлоу выбрались из машины и перевернули тело. На них глянуло мертвое лицо Фреда Карвера, на лбу которого зияло сквозное пулевое отверстие. В неуспевших закрыться от близкого выстрела глазах читалось немыслимое удивление. Он словно спрашивал:
— Как такое могло произойти? Я удивлен, парни.
— Кто это? — удивился снайпер.
— Майор Карвер. Уошберн показывал мне его фото. Он тоже охотился за денежным самолетом. Здорово, полковник. И ты здесь, — проговорил Карадайн. — Привет всем нашим. Значит, вы снюхались с рыжим, а потом наш дружок тебя завалил.
Он стал обыскивать труп, отчего Фарклоу всего передернуло, и он ушел. Ничего полезного Карадайну обнаружить не удалось. Тот, кто его обыскивал, произвел процедуру чрезвычайно тщательно. Если бы это не было идиотизмом, можно подумать, что баба обыскивала, прикинул Карадайн.
Услышав приближающиеся шаги, офицер оглянулся и тут же вскочил на ноги. Перед ним стоял Гюлли. Спокойно смотрел на него своим подчеркнуто тупым взглядом.
— Сдавайся, американец, — сказал толстяк. — Из Хаваа еще никто не уходил.
Они одновременно шагнули друг к другу, Гюлли вцепился ему в шею и стал валить, но, сыграв на встречном движении, Карадайн насадил его сердце на клинок.
Он вытирал нож об одежду убитого, и только это заставило поверить его в реальность происходящего. К нему приближался еще один здоровяк с лицом Гюлли.
— Сдавайся, американец.
На этот раз Карадайн противника застрелил. Радоваться было некогда, навстречу шли люди, и у всех у них было лицо Гюлли. Здоровяки приближались, и их одинаковые лица не выражали никаких эмоций.
— Сдавайся, американец, — монотонно донеслось с разных сторон. — Из Хаваа еще никто не уходил.
Карадайн поставил автомат на стрельбу короткими в 2 патрона очередями и стал валить их.
Вокруг были только оскаленные лица и цепкие руки, толстяки висли на нем, стараясь сбить с ног и затоптать.
Карадайн работал как в тире. Последних добивал уже прикладом.
Наконец наступило затишье. Вокруг лежала гора покойников, в центре оставался на ногах офицер, залитый как после кровавого душа.
— Эдди! Ты где? — крикнул он.
Вернувшись к машине, распахнул дверцу. Кабина была пуста, а в кузове стоял контейнер денег.
Стас с Канном вышли из минарета позже остальных, когда от обеих машин и след простыл.
Стас уселся на пустую канистру, зажимая раненый бок. Боль снова начинала пульсировать, а к температуре он давно привык. Будто всю жизнь с ней ходил.
Канн уселся напротив.
— Шурави, зачем ты вернулся? — спросил Рик. — Ты ведь был здесь? В Хаваа.
— С чего ты взял? — Стас покосился на прислоненную к канистре винтовку, а у Канна она лежала на коленях.
Тот осуждающе поцокал губами.
— Что, облажался?
— Ты чего, Рик?
— Ты был здесь, ушел живым в отличие от остальных. Твои желания сбылись ведь так. Врешь, сбываются желания всех, кто здесь побывал. Это все знают. Ты мог стать богатым, умным и сильным. А вместо этого ты вернулся.
— Кто ты?
— А ты подумай. Перчаточки ничего не напоминают? — он помахал ручками в полотняных перчатках, которые носил, практически не снимая.
— Я думал, ты их носишь, чтобы отпечатков не оставлять.
— Кому здесь нужны мои отпечатки? — хохотнул Канн. — А волосы? Видишь седые корни? Успели отрасти. Красить их здесь негде, извини. Мы ведь с тобой одного возраста, шурави.
— Шурави?!
— Доходит, наконец. С наслаждением жду момента, когда ты поймешь, чтобы двинуть тебя прикладом в зубы.
— Но почему?
— Хотя бы потому, что мне надоело корчить из себя американского черножопого. Ты не в курсе, что у жителей Кашмира иногда встречается очень темная кожа. Я пакистанец, дубина! Да не смотри ты так! Все равно не узнаешь. В царандое никогда не было моей фотографии. Но ты заочно мне много крови попортил. Тогда на границе ты бы точно меня прищучил, если не Данюк-паша. Но и что, что я немножко ваших пацанов резал, но генералу я был очень полезен. Он оружие Максуду грузовиками продавал. Бакшиш делал.
Стас уже не воспринимал, что он там рассказывает.
— Аликпер!
Как его и предупреждали, вскочив, он получил прикладом в голову и ненадолго отключился.
— Вы шурави так предсказуемы. Нельзя так транжирить свою ненависть, — нравоучительно продолжил Аликпер, ну чисто, разговор старых приятелей, когда один незлобиво поучает другого. — Ее надо копить, чтобы потом из врагов медленно ремни резать. Чтобы от мук они умирали совершенно безумными. Чтобы перед жизнью теряли еще и рассудок. Вот это я называю месть.
— Мехди ты убил?
— Я. Этот сын собаки обратил внимание, что я никогда не снимаю перчаток. В свое время он тоже воевал, даже я его вроде где-то видел, и он мог в любой момент некстати вспомнить про парня, который тоже не мог обходиться без перчаток.
— Кстати, почему?
— Микробов боюсь. Шучу. Я люблю, чтобы все выглядело красиво, а от солнца у меня на руках пигментация. Мелочь, а неприятно. Кстати, я и выгляжу намного моложе тебя. А ведь мы одногодки. Ветераны. А смотри, какой я молодой. Я буду жить долго.
Стас тяжело глянул на него и сказал, будто впечатывая слова в гранит:
— А ты знаешь, Аликпер, я рад нашей встрече. Долгие годы я ждал этого момента. Я поэтому и вернулся. Да, я был здесь. И сумел уцелеть. Кто знает, может, это и было мое заветное желание. Свернуть тебе шею.
— Силенок хватит, шурави? — криво усмехнулся палач. — Ты поступил опрометчиво, так сильно жаждая нашей встречи. Откровенно говоря, ты первый, кто захотел сделать это добровольно.
— Пытать будешь? — с пониманием уточнил Стас. — Зачем тебе тогда автомат. Случайно выстрелишь и лишишь себя смысла жизни.
— Я знал, что вы, шурави, только прикидываетесь глупыми. Вы хитрые.
Аликпер снял автомат с ног и поставил рядом. Стас ждал этого, но в полной мере воспользоваться не удалось. Он на это и не надеялся. Палач был начеку. Они одновременно бросились друг на друга и почти сразу отскочили, нарвавшись на взаимные удары. Аликпер вытер кровь с разбитого носа.