Само собой разумеется — и я не буду на этом задерживаться — в наше время нельзя посетить Париж и не подняться на любопытную башню мсье Эффеля. Так что отметим просто, что я не стал исключением из правила.
В конце концов, я остановился в отеле на rive gauche[16] напротив Нотр-Дама, на улице Сен-Жюльен-лё-Повр. Отель очень уместно назывался «Эсмеральда», в честь героини замечательного романа Гюго, который, вероятно, жил где-нибудь неподалеку. Само здание было возведено в XV веке, и комнаты отличались скромными размерами, однако подходили на то время, пока я не нашел бы что-нибудь получше. Да, я решил задержаться на некоторое время в Париже. Город завораживал меня, и со своим тогдашним эмансипированным настроем я решил исследовать его. Последним происшествием, которому я обязан этим решением, было то, что в руки мне случайно попал номер «Дейли телеграф», в котором приводились некоторые подробности касательно моей смерти. Я обнаружил этот номер в одном из тех бесчисленных кафе, о которых я упоминал — без сомнения, его оставил какой-нибудь путешественник, которому он был больше не нужен.
Потягивая café au lait[17] и смакуя утреннюю сигарету, я с жутковатым ощущением погрузился в описание собственной кончины. Вы, Уотсон, как всегда, не подвели. Право, трудно было сохранять хладнокровие, читая о моей смертельной схватке с Мориарти — бедняга Мориарти! — и о том, как меня оплакивали тысячи почитателей. В газете приводились беседы с моими прежними клиентами (включая одну славную леди, квартирующую в Виндзоре), и от выражения их искренней скорби даже у меня навернулись слезы на глаза[18].
Но этого все же было недостаточно, чтобы отказаться от новообретенной свободы, и боюсь, свежие ощущения тогда еще не начали терять свое очарование. (Годы спустя, когда я, наконец-то, прочитал сам рассказ, я с изумлением обнаружил, что отлично понимаю чувства Тома Сойера, присутствовавшего на собственных похоронах). Соответствующие статьи, посвященные моей гибели, в Le Monde и Le Figaro — «Sherlock Holmes mort!»[19] — и прочих, снабженные красочными преувеличениями, что вообще характерно для французской прессы, тоже не смогли поколебать мою решимость. Они ее только укрепили, лишний раз напомнив о непривычно свободном моем положении и его преимуществах.
Я должен прерваться и отметить, что освобождение от уз моей прошлой жизни вовсе не означало соблазна возвращения к прежним привычкам. Не притворяйтесь, будто не понимаете, о чем я, мой дорогой друг, я имею в виду свою прежнюю склонность к некоторым наркотикам в те времена, когда не попадалось достаточно интересных дел, чтобы занять меня. Эта часть моей жизни завершилась; благодаря нашему другу я отбросил детские причуды и в ходе мрачной истории, которую я собираюсь вам рассказать, только однажды я познал искушение обратиться к ним вновь, как вы услышите.
Вскоре после неожиданного прочтения собственного некролога я нашел себе квартиру в округе Маре на улице Сент-Антуан. В сравнении с нашим логовом на Бэйкер стрит мои апартаменты отличались спартанской скромностью — всего две комнаты на четвертом этаже, — и управляла ими восьмидесятилетняя консьержка, приносившая мне каждое утро круассаны и горячий шоколад, ни на секунду не переставая ворчать. Но какое значение имел для меня житейский комфорт, когда мне достаточно было бы местечка, чтобы приклонить голову на ночь? Оставалось только распаковать мой гладстон и обдумать собственное положение.
Теперь, когда я благополучно устроился, встал вопрос о том, что я, на самом деле, собираюсь делать. Я никого не знал в городе, но поскольку я никогда не был, что называется, «созданием общественным», меня это ни в малейшей степени не беспокоило. За всю жизнь у меня был только один друг, достойный этого прозвания (не краснейте, Уотсон!), и в его отсутствие я мог быть счастливо безразличен ко всем окружающим.
Следовало подумать о работе. Я всегда мог телеграфировать Майкрофту, чтобы он выслал мне чек, но дело было не в этом[20]. Я просто не мог проводить дни, бесцельно бродя по городу. Турист, действующий таким образом, может получить разве что самые поверхностные впечатления. Мне требовался raison d’être[21].
Я немного поиграл с идеей снова стать детективом, но отбросил ее как абсолютно неисполнимую. Мой французский не оставляет желать лучшего, однако не было смысла возвращаться к профессии, от которой я совсем недавно отказался и в которой был в тот момент порядком разочарован. Я еще не знал ни город, ни его обитателей, и, работая детективом в подобных обстоятельствах, я был бы связан по рукам и ногам. Хуже того, стоило мне только проявить себя, вывесив табличку, и разоблачение моего драгоценного инкогнито стало бы вопросом времени.