— Пятнадцать!
— Ну, строительство не все время шло, там еще война была, а потом пришли немцы. Знаете, они до сих пор тут не очень-то ставят Вагнера.
Представьте себе мое разочарование, Уотсон. Вы же знаете, как я люблю Вагнера. Он помогает мне сосредоточиться.
— А что за раскопки ведутся сейчас вдоль улицы Скриба? — поинтересовался я. — Новые помещения для Оперы?
Он покачал головой.
— Там строят подземную железную дорогу — как у англичан.
Будучи музыкантом, работающим в оркестровой яме, я мало общался с другими отделениями Оперы. Я пользовался гардеробом оркестра, он находился далеко от гардероба сольных исполнителей или хора, и поскольку с моего стула мне была видна лишь ограниченная часть сцены, я плохо видел актеров и еще хуже — сами представления.
Однако все это не мешало мне приобщиться к мельнице слухов, так что пикантные новости разной степени важности не проходили мимо меня. Мать Жамм была настоящей ведьмой, лезущей во все, мать Мег Жири — «колоритной фигурой», она обслуживала ложи главного яруса. У мсье Мерсье, директора сцены, имелась любовница, подлинность светлых кос которой вызывала сомнения, а директора Оперы, г-да Дебьенн и Полиньи (которые, оказывается, сидели за сосновым столиком во время моего прослушивания) в скором времени собирались уходить с поста. У Дааэ, по слухам, имелся поклонник, некий виконт де Шаньи. Прошлым вечером Призрак опять говорил с Жозефом Бюке, главным рабочим сцены (который, как говорили, тоже приударял за Дааэ).
Призрак. Особенно любопытны в пышном букете странных историй и слухов, которые дошли до меня в первые две недели работы в Опере, были случавшиеся время от времени упоминания о Призраке.
— Это практически имя нарицательное, — объяснил Понелль. — Никто, похоже, уже и не знает, с чего все началось. По-моему, оттого, что это здание такое большое, и нижние помещения выглядят жутковато, люди считают, что тут водятся привидения. Говорят, внизу остались трупы, — добавил он, почтительно понизив голос, — еще со времен Коммуны, когда тут была тюрьма[30].
— Это здание использовали как тюрьму?
Он мрачно кивнул.
— А тела бросали в озеро.
— Так озеро существует?
— Я сам этого не видел, но когда они выкапывали котлован для фундамента, они наткнулись на эту воду — Париж ведь на болоте стоит, знаете? — и все строительство остановилось. Но они нашли решение — временно откачав воду помпами, застелили все болотное ложе бетоном и асфальтом и поместили туда опоры здания. Потом воду постепенно пустили обратно, так что образовалось подземное озеро. На все это ушло восемь месяцев, — с гордостью сообщил он. — Хотя это вовсе не означает, что там может водиться Призрак, — добавил Понелль со слабой улыбкой.
— Все это не так просто, — возразил Бела, опять сражаясь с непослушной струной. — Его видели. Его слышали.
— А! Суеверия. Кто его видел или слышал? Где?
— В конце какого-нибудь тоннеля. Сквозь стены гримерных. Говорят, мадам Жири с ним знакома.
— Глупости говорите. Как можно быть знакомым с привидением? — нетерпеливо отрезал Понелль.
— Да в него влюблен весь corps de ballet, — не сдавался Бела. — Одна видела тень, другая — мужчину в вечернем костюме, третья — человека без головы, но все, без исключения, от него без ума.
— Но они все клянутся, что он безобразен.
— Конечно, клянутся. И они влюблены в его уродство. Вы же знаете сказку о la belle et la bête.[31] Уродство чудовища излучает неодолимое очарование. Покажите мне женщину, которая не была бы разочарована, когда он превратился в прекрасного принца!
— Но мсье Фредерика не очарованный принц выжил из театра, — с нажимом заметил Понелль.
— А что случилось с мсье Фредериком? — вмешался я с внезапно вспыхнувшим интересом.
— А с чего бы ему, по-вашему, с воплями убежать из театра, клянясь, что он никогда больше не будет здесь играть? — вопросил Бела и повернулся ко мне. — Почему, по-вашему, вы получили это место?
— Потому что сыграл хорошо? — предположил я, несколько задетый его вопросом.
— Потому что он ушел, — нахмурившись, напомнил мне Бела. — В любом случае, — продолжил он, обращаясь к Понеллю через мое плечо, — дирекция в Призрака верит.
— Дирекция — пара идиотов, — фыркнул в ответ Понелль. — которых теперь сменит другая пара идиотов. Такова природа дирекции.
Я хотел что-то ответить, но наш разговор был прерван уже знакомым повелительным постукиванием палочкой о пюпитр.