— Просил снова и снова, — подтвердил тот.
Я встал.
— Господа, я должен повторить мое первое пожелание, — они обратили ко мне одинаково непонимающие взгляды. — Где я могу найти мадемуазель Дааэ?
— Она живет с больной бабушкой.
— У меня создалось впечатление, что она — сирота.
— Это, на самом деле, не бабушка мадемуазель Дааэ, это пожилая вдова, которая ее приютила, у нее комнаты на улице Гаспар. Кажется, ее называют Матушка Валериус.
— Благодарю вас, — я направился к двери, но замешкался.
— Да?
— Просто из любопытства. Что происходит с директорами, отслужившими свое в таком месте, как Парижская Опера?
Они коротко переглянулись.
— Сэр, — произнес Дебьенн, поднимаясь в полный рост. — вы имеете честь беседовать с новыми директорами Оперы Табор Лидвилла, Колорадо.
— Простите, месье, что отнял у вас бесценное время.
7. Ангел
Как вы помните, Уотсон, в деле Ужаса Дартмура, которое вы были так любезны описать и опубликовать под заглавием Собака Баскервиллей, я объяснял вам, что знал с самого начала, что мы имеем дело не с призрачной собакой. С того момента, как в Нортамберленд-отеле у сэра Генри Баскервилля был украден совершенно реальный ботинок, у меня не оставалось ни малейших сомнений. Никакой призрачной собаке не нужен земной запах, чтобы выслеживать добычу.
И никакому Призраку не нужны двадцать тысяч франков в месяц.
Теперь я считал, что Призрак и убийца Бюке был один и тот же человек, скорее всего, работавший в Опере и хорошо знавший ее сложное нутро. Он испытывал страстное влечение к мадемуазель Дааэ, представлявшее смертельную опасность для любых соперников, ищущих ее расположения. А значит, представлялось благоразумным, пока дело не зашло слишком далеко, побеседовать с молодой женщиной, благополучие которой было вверено моим заботам. Следовало выяснить, что знала она сама о своем незримом поклоннике, в надежде, что это знание позволит мне выследить его, прежде чем он натворит новых бед.
Комнаты Матушки Валериус на рю Гаспар были обставлены просто, но чисты. В доме имелась горничная, но на мой стук ответила сама интересующая меня особа. Она была одета в прелестный темно-синий пеньюар с белыми кружевами на запястьях и у горла. Вблизи Кристин Дааэ была еще симпатичнее, чем мне казалось, когда я видел ее со своего кресла в партере во время Пророка. Светлые волосы роскошного оттенка обрамляли двумя косами лицо в форме сердечка с чистым лбом и широко расставленными серыми глазами, полными живости восемнадцатилетнего существа. Нос у нее был небольшой, но прямой, подбородок был крепеньким как раз настолько, чтобы не казаться излишне упрямым, кожа отличалась юношеским блеском, втрое бледнее, чем свежие, как розовый бутончик, губы. Полагаю, Уотсон, в прежние дни это создание непременно вызвало бы ваш интерес. Я знал, что она не испытывает недостатка в поклонниках, и, глядя на нее, прекрасно понимал, до каких крайностей могла довести их ее красота.
— Мсье Сигерсон, входите!
Определенно, мой приход не вызвал у нее особого удивления. Когда я спросил ее, почему, она улыбнулась.
— Но я столько слышала о вас от Ирен! Она велела мне полагаться на вас, как на нее саму, а я верю ей во всем! У нее было что-то вроде предчувствия, что вы придете ко мне.
Не заметив мой вздох облегчения и благодарности к предусмотрительной мисс Адлер, молодая женщина представила меня своей инвалидке-опекунше, развеселой Матушке Валериус, сидевшей на кровати с пологом под тяжелым стеганым одеялом и жизнерадостно приветствовавшей меня.
— Cherie, предложи мсье Сигерсону чая!
— Разумеется, grandmaman! — ответила девушка и выскользнула из комнаты прежде, чем я успел возразить.
— Она хорошая девушка, — сказала старая дама, кивнув в направлении двери.
— Как вы с ней познакомились? — спросил я.
— Ее отец, бедняжка, снимал у меня комнаты, пока его не прибрали.
— Прибрали?
Она возвела очи горе.
— Милый человек, просто святой, а как он обожал свое дитя!
— Насколько я понимаю, он был ее единственным учителем музыки?
— Как вы сами можете слышать, другой ей и не нужен!
Между тем, девушка вернулась с подносом, на котором было аккуратно расставлено все, что требовалось для чаепития.
— Отведи своего гостя в гостиную, дитя мое, — распорядилась Матушка Валериус. — Вам незачем развлекать меня.
Кристин пыталась возражать, но, наконец, уступила мягкому, но настойчивому тону своей опекунши.