— Они его не интересовали, он хотел убить только одного человека.
— Вы говорите загадками.
— В зрительном зале находилась консьержка Ришара. Он позволил ей насладиться оперой перед тем как занять пост мадам Жири. Только ее Ноубоди намеревался убить. Остальные для него ничего не значили.
Когда она услышала это, ее глаза расширились в тревоге, и кофейная чашечка, которую она резковато опустила на поднос, громко звякнула.
— Вы хотите сказать, что все остальные люди были убиты только для того, чтобы она тоже погибла?
— Именно так.
Мисс Адлер слегка содрогнулась.
— Кажется, я легко отделалась.
— Именно так, — я тоже зажег сигарету, чтобы составить ей компанию, и ждал. Было слышно, как в спальне щелкнули замки одного из чемоданов, когда горничная заперла их. Шум отвлек мисс Адлер от глубокой задумчивости, и она снова взглянула на меня.
— Вы не находите некоторую иронию в том, что я наняла вас охранять единственного человека в этой истории, которому никакая защита как раз не требуется, и который, на самом деле, совершенно неуязвим?
Я молчал. Она смотрела на меня, вопросительно склонив голову набок — такое у нее было обыкновение.
— Насколько я знаю человеческую натуру, мисс Адлер, столь сильное чувство, как то, что испытывает Ноубоди к мадемуазель Дааэ, зачастую лишь на волосок отстоит от собственной противоположности.
Ее лицо внезапно помрачнело, как будто приток грязи замутил чистый горный поток.
— Вы думаете, он способен причинить ей зло?
Я промолчал, но она все поняла по моему выражению.
— А что вы подразумеваете под Ноубоди? Что такое Ноубоди?
— Мадемуазель Дааэ никогда не рассказывала вам о своем ангеле?
— И что с ним?
— Ангел предпочитает называть себя Ноубоди. Это его голос вы слышали в гримерной мадемуазель Дааэ, когда он давал ей уроки. Сначала я думал, что он — какой-то разобиженный служащий Оперы, но пришлось отказаться от этого предположения.
— И какая у вас теперь теория?
— Никакой. Фактически, у него есть уже то преимущество, что он знает, кто я, тогда как я понятия не имею, кто он такой.
Она покраснела.
— Вы полагаете, что вас мог выдать мой крик?
И вновь она правильно истолковала мое молчание.
— Мне искренне жаль, мистер Сигерсон. Я сожалею об этом столь же сильно, как и о том, что считала вас мыслительной машиной.
Я уже не мог не обращать внимания на головную боль, Уотсон.
— Вы уверены, что он знает, кто вы?
— Вполне, — с горечью признал я, нащупывая в кармане адресованную мне записку. — А все, что мне известно о нем — что он читает Гомера.
Она вопросительно взглянула на меня.
— В Одиссее циклопа Полифема ослепляет герой, именующий себя Никто. Когда великан пытается назвать своего обидчика, его братья-циклопы, естественно, приходят в растерянность, — я вздохнул. — Это все его тщеславие.
Мисс Адлер погасила сигарету.
— Что же, — несчастным голосом сказала она. — Я освобождаю вас от обязательств. И мне искренне жаль, что я впутала вас в это дело, — тихо добавила она.
Она явно была очень расстроена. Я подтянул поближе стул.
— Вы не должны переживать по этому поводу, мадам. Все эти события не открылись бы перед нами именно таким образом, если бы я не начал с визита к мадемуазель Дааэ.
На самом деле, именно это рассуждение уязвляло меня больше всех остальных, Уотсон. Я чувствовал себя совершенно беспомощным перед безумцем.
— Мне только жаль, что я не сумел выполнить ваше поручение, — добавил я, снова помолчав. Она взглянула на меня блестящими глазами, взяла мою руку и задержала в своей куда дольше, чем было необходимо.
— Вам не стоит такое говорить, мистер Сигерсон. Ничто не заставит меня разочароваться в вас. И уж конечно не вчерашнее.
Я не заметил ни следа насмешки в ее выражении или голосе. Я осторожно убрал свою руку из ее ладоней и поднялся на ноги.
— В одном вы можете быть уверены, мисс Адлер: я не собираюсь отказываться от охоты. Я намерен разоблачить этого негодяя, даже если это будет последнее, что я сделаю в жизни.
— Надеюсь, что нет, — она тоже поднялась на ноги, хотя и с некоторой неохотой. — Вы расскажете мне свои планы?
— В данный момент это было бы неразумно. А вы расскажете о своих?
Она слегка приподняла плечи характерным для нее, как мне показалось, жестом.
— Из Амстердама я поеду в Монтенегро, — она вздохнула. — Усталый странник.
— Думаю, вы будете только рады оставить это место и всю эту несчастную историю за спиной.
Она одарила меня взглядом, очень напомнившим ее прежнюю, лукаво посмотрев из-под шелковых ресниц.