— Что вас интересует?
— Все. Кто такой был Пер Лашез?
Он снова пожал плечами.
— Он был исповедником Людовика XIV и покровителем этого места. Это были владения иезуитов до их изгнания. Город приобрел их примерно в 1800 году. Я не специалист.
— Напротив, дорогой мой. Как и всегда, вы — настоящий фонтан просвещения.
Мы остановились перед гробницей Давида, пламенного художника и сторонника Революции. Поблизости обнаружилось место захоронения Жерико. Может быть, здесь, как и в Вестминстерском аббатстве, мертвых располагают в зависимости от рода их занятий?
— Не думаю, — ответил на это мой проводник равнодушным тоном.
Продолжая двигаться в юго-восточном направлении, мы миновали гробницу Мольера, и я указал на нее Понеллю.
— Темнеет, скоро закроют, — только и ответил он. — А я промок до нитки.
— Смотрите, а здесь Гюго! — воскликнул я. — Похоже, писатели собраны вместе, так же, как и художники. Поддразнивая спутника таким образом, я тянул время, пока мы искали место погребения архитектора, и сумел лишь наполовину скрыть свое изумление, обнаружив могилы Бомарше и несчастного маршала Нея. Кладбище было удивительное.
Я разжег трубку и перевернул чашечку, чтобы не выпал осадок.
— Вот где были убиты коммунары, — мрачно заметил Понелль, указуя на памятную стену над массовой могилой. В отдалении послышался колокольный звон. Этот звук словно бы успокоил моего товарища. — Пойдемте, пора. Ворота закрывают. Поищем могилу Гарнье в другой раз.
— Успокойтесь. Мы никуда не пойдем.
Он уставился на меня сквозь завесу дождя с таким неверием на лице, что при любых других обстоятельствах мне стало бы смешно.
— Никуда не пойдем? Что это вы хотите сказать?
— Я хочу сказать, что я намереваюсь увидеть могилу Гарнье сегодня. Встаньте вот тут за Мюрже[57] и не двигайтесь, пока я вам не разрешу.
Я осторожно подтолкнул Понелля в укромное место и достал часы. Как же мне не хватало вас, Уотсон! Ваша бесстрашная душа возрадовалась бы подобному расследованию, при мне же был только робкий скрипач, вполне убежденный на тот момент, что я совершенно лишился рассудка.
Но, увы! — даже будь со мной вы с вашей стойкостью, мы все равно не обошлись бы без услуг Понелля.
— Но что, если нас найдут!? — яростно прошипел он. Я приложил палец к губам и слегка сжал его плечо.
Долго ждать нам не пришлось. На кладбище было всего несколько служащих, и в такую погоду, делая обход территории, они оглядывали кладбище без особого внимания, лишь формально выполняя свои обязанности. Мертвым, в конце концов, полагалось быть мертвыми. Я вытряхнул из трубки пепел и сунул ее в карман своего длинного пальто, рядом с сэндвичами, которыми запасся перед нынешним походом.
Было уже довольно темно, и задул холодноватый ветер, что вовсе не способствовало поднятию духа.
— Пора вам показать мне гробницу Шарля Гарнье, — объявил я.
— Да как вы ее вообще найдете? — раздраженно ответил он. — Заметьте, все кладбище организовано безо всяких правил!
— Не теряйте терпения, мой дорогой Понелль. Вон та сторожка напротив, я полагаю, принадлежит могильщику, который сейчас, вероятно, сидит дома и с удовольствием кушает теплый ужин, радуясь, что ему не приходится бродить где-то в столь суровую ночь. Давайте проверим, правильно ли мое предположение?
Домишко, и в самом деле, принадлежал могильщикам, и, без труда взломав громоздкий замок, я затащил своего возмущенного сообщника внутрь. Там, как я и рассчитывал, отыскался «бычий глаз» — фонарь с увеличительным стеклом — и кое-какие другие полезные инструменты, по крайней мере, один из которых должен был мне очень пригодиться.
— Зачем это вам лом? — поинтересовался Понелль, с беспокойством оглядывая орудие.
— После вас, дорогой мой.
Он фыркнул не то насмешливо, не то сердито, и решительно вышел из домика.
Освещая себе путь направленным лучом «бычьего глаза», я следовал за Поннелем в северную часть кладбища. Мы прошли, наверно, с полмили. Прокрадываясь среди могил, мы измазались в грязи по самые брови, а один раз нам даже пришлось растянуться на мокрой мостовой, пока не прошел мимо очередной сторож, всего в каких-то трех рядах влево от нас.
— А вот Бизе, — сообщил мне Понелль, невольно поддавшись чарам некрополя. — Могильный камень спроектировал сам Гарнье, — он был прирожденным экскурсоводом.
— Сейчас это неважно. Где Гарнье?
Он показал. Создатель могильной плиты Бизе и Парижской оперы был похоронен в обширной гробнице, до которой от могилы композитора «Кармен» не было и пятнадцати шагов. В белом граните было вырезано одно слово: