— Нужно исключать невозможное! Так ориентироваться в подземельях этого здания способен только тот, кто сам проектировал его. Только так можно объяснить его абсолютное и невероятное господство в Опере. Он специально спроектировал ее особым образом, учитывая свои необычные нужды.
Понелль посмотрел на меня странным взглядом, опустившись на корточки у противоположной стены.
— И это — ваша теория?
— У вас есть лучше? — с горечью парировал я. Он продолжал смотреть на меня. — Так что?
— Я одно скажу, — осторожно начал он, — если вам нужен архитектор, который проектировал подземелья Оперы, то вы не там ищете.
— Что?
— Это не был Гарнье. Это был его помощник.
— Что?
Он с горячностью кивнул, устраиваясь у своей стены поудобнее, пока я смотрел на него, разинув рот.
— Ну, конечно. Он был настоящим гением фундаментов. Именно он придумал осушить болото и создать это озеро и все остальное. Гарнье занимался тем, что касалось именно театра. А над остальным работал, в основном, его помощник.
— Икар.
— Что?
— Это сын и помощник Дедала. А вы абсолютно уверены в том, что говорите?
— Никаких сомнений. Все подземные сооружения придумал он. Большой был человек, и посмеяться умел. Мы, мальчишки, были от него в восторге. Но он вам тоже ничего о здании не расскажет.
— Тоже мертв?
— Случился обвал, это было в… — он почесал в затылке, вспоминая, — в 1874-м, я думаю. Просела земля под улицей Глюка. Там работали над кирпичным цилиндрическим сводом над озером. Беднягу погребли несколько тонн жидкого бетона и камня. А ведь здание было почти завершено, — добавил он, покачав головой при этом печальном воспоминании.
— Погребен! — едва моя искусная теория порывалась снова встать на ноги, новые свидетельства выбивали из-под нее опору. — Погодите. А тело его нашли?
— Ну да, через несколько недель его вытащили со дна озера. Думаю, это было малоприятное зрелище. Может быть, даже похуже этого! — он мотнул головой в сторону открытого саркофага надо мной.
Я чувствовал, что нахожусь на верном пути, Уотсон, я ощущал это всеми фибрами своего существа, и однако, тело было обнаружено. И опять, когда моя злосчастная теория уже готова была испариться, забрезжил еще один лучик надежды.
— Но вы ведь говорили мне, что во времена Коммуны, когда Опера служила тюрьмой, было принято сбрасывать трупы в болото?
— Конечно, — согласился Понелль, приоткрыл и снова закрыл рот, — но вы же не хотите сказать, что?..
— Пробыв достаточно долго в воде, один гниющий труп становится похож на другой. Хотите сэндвич?
Я достал сэндвич и протянул ему. Понелль, полностью поглощенный ходом моей мысли, забыл былой страх и недоверие и дал выход граничащему с одержимостью любопытству и — аппетиту. Он взял предложенный бутерброд, а я приоткрыл дверцу «бычьего глаза», и при его направленном свечении мы молча ели в течение нескольких минут, только дождевые капли дробью стучали в оловянное покрытие над нашими головами.
— Расскажите мне об этом помощнике. Как, вы сказали, его имя?
— Я не говорил. Мы, дети, не знали.
Я разочарованно прикрыл глаза.
— Случаем не — Ноубоди?
— Ноубоди? Что еще за имя такое?
— Это по-английски.
— А, ясно.
Я слышал, как он втягивает воздух, сжимая губы — всеми силами стараясь помочь.
— Не думаю. Ноубоди, — он произнес имя вслух, словно испытывая его звучание, но потом издал звук, явно подразумевавший отрицание, и покачал головой. — Ничего не напоминает, — вот и еще один удар, хотя к нему я был отчасти готов. — Простите. Мы просто называли его Орфеем.
Я открыл глаза.
— Орфеем? И отчего же?
— Да он был просто помешан на музыке. Работать над Оперой — это была мечта всей его жизни, и она сбылась. Насвистывая и напевая, бродил он по лесам, так же легко и уверенно, как цирковой канатоходец, без страховки. И у него был самый красивый голос, какой вы только можете вообразить, — вспомнив еще что-то, он прищелкнул пальцами. — А второй его страстью была мифология. Вот по этим двум причинам, мы и звали его Орфеем. За завтраком он сидел на стропилах или лесах и рассказывал нам, детям, о Троянской войне и другие истории Гомера. Имя Орфей подходило к обоим его увлечениям.
Я глубоко вздохнул, прежде чем заговорить.