При общении с власть имущими мой отец пользовался гримасой изумления. Точно такая у него была на случай, когда кто-то убирает за своей собакой на пляже. Казалось, рассказ учителя о моем нарушении его больше развлек, нежели разозлил. По крайней мере, так было, пока он не спросил:
— Просто любопытно, а что это был за номер? Который она нацарапала на своем столе, полном мусора?
Последовала долгая тишина — вероятно, учитель зачитывал цифры вслух — и он уже с выражением беспокойства опустил глаза на мой табель. Почти сразу он бросил трубку и позвал меня наверх, подальше от обеспокоенного лица Нюни, которое так и просило кирпича.
Когда дверь за мной закрылась, я ожидала, что отец меня выпорет. Вместо этого он сел на кровать и оперся локтем на одно колено. Вся злость куда-то испарилась, и он бережно — очень бережно — со мной заговорил.
— Ты была такой хорошей девочкой с тех пор, как мы уехали от Мардж. Я знаю, этот год был непростым. — Он притянул меня к себе, чтобы я могла устроиться у него под боком.
Его внешность сильно поменялась после того, как мы приехали на остров: лицо потускнело и стало более одутловатым. Но, положив голову ему на грудь, я почувствовала, что в нем самом только кожа да кости. Тогда во мне зародился новый страх: а что, если я тоже теперь выгляжу иначе? В тот момент я твердо решила оставаться настолько собой, насколько это возможно, чтобы мама смогла меня узнать.
— Ты превратилась в английскую девочку прямо у меня на глазах, — продолжил папа. — Ты вложила в это всю душу. Ты заставила меня тобой гордиться. И я не хотел все портить разговорами о маме. Но теперь ничего другого не остается из-за этого «акта вандализма», как выразился твой учитель.
Я хотела что-то сказать, но слова застряли у меня в горле.
— Ты не сможешь ей позвонить, — сказал он. — Ее нет.
Первая мысль: «А где она?» Я не могла придумать ни единого способа найти маму, если она переехала. Хотя можно было попробовать поискать на острове ирландский телефонный справочник…
Я не понимала, сколько мы молчим — время будто перематывали, как кассету. Меня охватил страх. Лицо отца казалось чужим.
— Ты меня понимаешь? — он помахал рукой у меня перед глазами. — Твоя мать мертва.
Затошнило. Под тонкой тканью кардигана выступил пот.
— Как? — сумела я произнести.
Он выглядел потерянным, его тоже захлестнули эмоции.
— Она покончила с собой. Утопилась. Понимаешь?
— Где? Когда?
Он помолчал, зная, что эти детали сделают мне только хуже.
— Уотерфорд. Несколько недель назад.
Напоминало чувство вины: мы часто выбирались туда на каникулы всей семьей. Неожиданно мне захотелось, чтобы у Нюни было пианино. Я извлекла бы из него такую мелодию, которая обратила бы все остальное в белый шум.
— Как ты узнал? — спросила я, дрожа всем телом.
— Ты помнишь Джеймса? Мы поддерживали связь.
Я помнила Джеймса. Самый толстый, самый противный отцовский приятель со стройки. Мама презирала его. Отец же относился к нему с антропологической привязанностью — как Джейн Гудолл[43] любила своих шимпанзе, но никогда не считала себя одной из них. Если бы мама узнала, что новость о ее смерти сообщил Джеймс, она бы еще раз умерла.
— Нам нужно вернуться на ее похороны.
— Они уже были.
— Нет.
— Да. Мне очень жаль, малышка. Они были в прошлую субботу. Джеймс сказал, что все было так, как она сама бы хотела. Везде стояли вазы с желтым зеленчуком, священник спел псалом, который ей нравился. Помнишь, тот, который начинается с «Рассуди меня, Господи»?
Я вынырнула из-под папиной руки и спряталась под одеяло. Закрыв глаза, я надеялась, что шок и тошнота уйдут. Не спала, а пребывала скорее в вегетативном, обморочном состоянии: глаза были закрыты, а мир вокруг шумел и бил тяжелыми волнами.
Сон не смог выжечь сидящее глубоко ощущение, что виновата я. На следующее утро, проснувшись в той же позе, в какой уснула, я нашла на подушке подарок от Нюни. Молитвенная карточка. На картинке была изображена святая в голубой накидке с удивленным, растерянным лицом ребенка: Мариана, святая покровительница потерянных родителей.
Все стало понятно.
Я таращилась на святую сироту и осознавала, что было слишком поздно каяться в своих грехах. День ярмарки — не единственный раз, когда я бросила маму. Каждый раз, когда видела полицейского и не обращалась к нему, каждый раз, когда преклоняла колени на исповеди и говорила, что мой самый тяжкий грех — помянуть имя Господа всуе, я отказывалась от своей матери. Ее смерть — наказание мне, и приговор соответствовал преступлению. Покинув маму, я заслужила ее потерять.
43
Джейн Моррис Гудолл (англ. Jane Morris Goodall) — британский приматолог, этолог и антрополог, посол мира ООН. Широко известна благодаря изучению социальной жизни и интеллекта шимпанзе. (Прим. пер.)