Вот, значит, Оленьке досталось.
Только что она дальше будет делать с этой любовью? Напишет Володе письмо, как Татьяна Онегину? А вдруг он ей ответит, как Онегин Татьяне?
Хотя нет, кто же так ей ответит, такой красивой, такой счастливой?
— И я все время думаю, — продолжает Оленька, — а он меня вспоминает у себя на «Каучуке», ну, или ночью в общежитии? Рассказывает про меня своим друзьям?
Она садится в кровати. Луна светит сквозь неплотно прикрытые шторы, и Женя думает, какой красивой парой они будут — Володя и Оленька.
— Знаешь, если бы он меня позвал, — говорит Оленька, — я бы за него замуж вышла. Вот прямо сразу, без всякого там, сразу бы сказала «да!», и все!
Две девушки ещё долго шепчутся, снова и снова вспоминая, что Володя сказал сегодня, или вчера, или на прошлой неделе, или что он мог сказать, ещё скажет или, наоборот, о чем промолчит, и в конце концов Женя засыпает под голос сестры и, закрыв глаза, видит Володино лицо… глаза, брови, губы… как он улыбается, как щурится на солнце… видит ясно, как в кино.
В кино они отправятся только летом — в «Ударнике» будут показывать «Весну», первый послевоенный фильм с Любовью Орловой. На этот раз главная звезда советского Голливуда сыграла сразу две роли — актрису Веру и женщину–учёного Ирину. Володя сидел между двумя девушками, но Женя все равно слышала, как смеётся Оленька, особенным, заливистым смехом, который всегда прорезался у неё, когда она была рядом с Володей. Но когда Орлова запела о прохожем, которому и вешняя вода — ерунда, засмеялся весь зал, кроме Оленьки, и тогда Женя скосила глаза и увидела, что русая головка её сестры лежит на Володином плече, а его ладонь накрывает Оленькину руку. Весна идёт, весне дорогу! — пропела Орлова, но Жене почему–то стало грустно, и, чтобы отвлечься, она стала повторять про себя экзаменационные билеты по химии. Ещё недавно Женя представляла, как придёт к Володе и задаст ему какой–нибудь заковыристый вопрос, но теперь это не казалось таким уж удачным планом, и она повторяла билеты механически, словно заученное наизусть, надоевшее стихотворение.
Все равно я никуда не поступлю, со злостью думала Женя.
Она ошибалась — не первый и не последний раз в своей жизни. Она сдала все экзамены и с трудом, но всё–таки поступила, а вот Оленьку прокатили в театральном второй год подряд, хотя это её вовсе не огорчило: теперь все свободное время она проводила с Володей, и, приходя домой, Женя старалась громче топать в прихожей, чтобы случайно не застать целующуюся парочку в комнате или на кухне.
Похоже, даже Мария Михайловна смирилась с тем, что у её дочери роман со взрослым мужчиной, во всяком случае, уже несколько месяцев она не заводила об этом речь с дочерью, и Женя с горьким облегчением перестала сопровождать сестру на прогулки. Сначала она говорила, что ей надо готовиться к экзаменам, а потом уже Володя с Оленькой перестали её звать, и только в августе они все вместе отправились в Тушино, где в честь Дня Военно–воздушного флота проходил небесный парад.
На лётном поле были расставлены палатки с газировкой и пирожками, в голубой безоблачной выси один за другим появлялись самолёты, показывая фигуры высшего пилотажа… потом пронеслись звенья истребителей, крыло к крылу, словно одна огромная птица. И, наконец, реактивные истребители расчертили летнее небо белыми полосами — прекрасными и эфемерными, тающими на глазах.
У Жени захватывало дух, и она все время напоминала себе, что эти военные самолёты — собственно, орудия убийства — служат сегодня делу мира, показывая нашу мощь и силу врагам Советской страны. Но все равно она с облегчением вздохнула, когда в финале раскрылись сотни разноцветных парашютов, словно кто–то высыпал на лётное поле небесные цветы.
Когда они вышли с аэродрома, Оленька сказала, прижимаясь к Володе ещё теснее:
— Всё–таки, что ни говори, твой каучук — это совсем неинтересно. А вот самолёты…
Володя рассмеялся:
— Знаешь, почему я не лётчик? Потому что у них первым делом — самолёты, а у меня — девушки!
— Какие ещё девушки? — с деланым возмущением сказала Оленька.
Володя засмеялся в ответ:
— Как какие? Вот вы с Женей, — и левой рукой обхватил Женю за плечи.
Сердце тут же сделало «бум!», кровь прилила к лицу, но, кажется, никто этого не заметил.
Потом они сидели на кухне, разговаривали обо всякой ерунде, дурачились и шутили, и даже Женя смеялась, наверное, потому, что ей понравился праздник или просто вдруг на ровном месте стало прекрасное настроение, такое хорошее, какого уже давно не было, с самой весны.