Гори всё огнем. Моя война закончилась.
— Да чтоб вас всех черти драли!
Я попытался подняться. Получилось только со второго раза. Где здесь выход? Здесь должен быть выход… Я чувствовал легкий сквозняк! Как же тут низко, не распрямиться даже. Ну, Сизов, как только я доберусь до тебя, то лично скручу голову с плеч. И пусть потом кто угодно доказывает, что так неправильно, что нужно было по-другому. До этих говорунов тоже доберусь. Вот оно!
Несколько неплотно подогнанных друг к другу уже порядком подгнивших досок. От них отчетливо веет холодом. Снаружи не пробивается свет, видимо, с той стороны всё надежно замуровано и замаскировано. Но это не страшно. Один удар ноги — и… Ладно, два, три, четыре удара, еще пятый для надежности — и вот он, путь на поверхность! Небо! Облака! Снег! Мороз! Боже, я рад даже морозу! Правда, пальцы рук без перчаток тут же стали немножко коченеть, но ничего, перетерпим. Единственный плюс пещер — если у этих сырых темных нор вообще могут быть плюсы — это стабильная температура. У каждой своя, но всегда неизменная. Круглый год, вне зависимости от месяца, времени суток и погоды. Три-пять градусов, не больше, но и не ниже.
Хотя, это всё лирика, а сейчас нужно сориентироваться на местности.
Я оказался на вершине речного откоса, составленного из вековых глыб известняка, которые под собственной тяжестью за миллионы прошедших лет спрессовались в единый грязновато-серый массив. Неумолимое время потихоньку брало свое, и сейчас этот массив начинал раскалываться на части: в породе образовались многочисленные трещины и разломы. Один из таких разломов и был замаскированным проходом в убежище громобоев. Передо мной простиралось широкое заснеженное пространство, местами отсвечивающее синевой и упиравшееся в стену густого хвойного леса на противоположном берегу водоему. Обзор был просто шикарным, на несколько километров вокруг, но только в одном направлении — за реку. Людей я не заметил, как и каких-либо признаков человеческого жилья. Далеко ли отсюда до деревни Злобино, про которую говорил Женя? И главное — в какую сторону?
— Так, спокойно, — вслух сказал я самому себе. — Если здесь не происходит ничего интересного, значит, следует просто сменить локацию. Или найти место повыше.
Под «местом повыше» подразумевалась одна из нескольких высоченных корабельных сосен, что росли неподалеку, вонзив свои вековые корни в самую макушку откоса. Если честно, я не очень люблю высоту, особенно когда под ногами нет твердой опоры. Но сейчас выбирать не приходилось. Колючие, шершавые ветви больно впились в руки, к лицу потянулась желтоватая немилосердная хвоя, сверху за шиворот посыпался снег — ничего, терпимо. Проклятое ружье, для удобства закинутое за спину, цеплялось за все, что только было можно, пару раз из-за него я чуть было не сорвался, но тоже как-то обошлось. Каждые несколько метров делал небольшую паузу: переводил дыхание, осматривался по сторонам. До самой верхушки добраться не получилось (да я и не смог бы: и без того вымотался, как каторжник в каменоломне), но уже на середине подъема передо мной открылось нечто весьма и весьма занимательное.
Я наконец-то увидел людей.
Небольшая группа, четыре или пять человек, бодрым шагом следовала по лесной тропинке, держа направление в сторону реки. Нас разделяло метров пятьсот, еще мешались деревья, под которыми те старательно укрывались, поэтому я не смог точно разглядеть, кто это: силовики, громобои или просто случайные прохожие. В последнее, впрочем, верилось с трудом. Но никого другого вокруг я так и не заметил. Значит, мне нужно туда, к ним. Если это свои, я сообщу о планах врага, которыми поделился Бабушкин. Если чужие… Что ж, в таком случае, это может быть только Гелик со своим отрядом. И с ними этот двуличный мерзавец Сизов.
— Если б мишки были пчелами…
Спускался так, словно наверху и вправду покачивался огромный улей, населенный разъяренными представителями семейства перепончатокрылых — то есть, споро, решительно и не задерживаясь на перекуры. Вниз старался не смотреть. На последних метрах чуть не приключился конфуз: чересчур тонкая сосновая ветка обломилась под моей тяжестью, и я, как заправский Винни Пух, кубарем полетел в снег. Обошлось парой крепких выражений, поднялся почти сразу же. Теперь бегом, бегом! Ох, опять бежать…
Сколько времени прошло с тех пор, как закончилось совещание в командирском гроте, и Елизаров, прихватив Женю, отправился добывать оставшиеся сокровища? Полчаса, максимум, минут сорок. Тогда какого черта они делают здесь, в лесу, если должны были идти в деревню? Что-то изменилось? Видимо, да, и сейчас мы выясним, что именно.
— Стоять!
Они обернулись, и в ту же секунду я выстрелил. Пуля попала в одного из громобоев — тот рухнул безвольным кулем, обагряя снег своей кровью. Сейчас не до морализма: сразу троих противников я на мушке не удержу. Двоих — еще можно.
— Вот как…
На лице лидера громобоев ни тени испуга. Он понял, что проиграл, и понял это даже раньше меня. Дистанция десять шагов — они только-то вышли на речной лед, чесали так резво, что даже по сторонам не смотрели. И подпустили врага на «пистолетную» дистанцию.
— Оружие на землю, — скомандовал я. — Всё на землю. Медленно.
Второй уцелевший подручный Гелика вопросительно посмотрел на командира, словно испрашивая разрешения, но, не дождавшись вразумительного ответа, предпочел подчиниться. Сам Елизаров тоже не возникал: жизнь дороже. Автоматы Калашникова легли на припорошенный снегом лед, следом опустились пояса с патронташами и рюкзаки. К одному из которых был приторочен большой, обмотанный ветошью сверток.
— Отлично. Теперь делаете четыре шага вправо и ложитесь следом. Лицом вниз. Женя, забери их оружие. Обойди сбоку, не вставай на линию огня… Женя? Что с тобой?
Вдруг что-то пошло не так. Мельком взглянув на лицо своего недавнего соратника, я увидел, что тот явно не в себе. При свете дня он мог напугать кого угодно: в изорванной в клочья и частично обугленной одежде, с обожженной левой частью лица, безжизненно повисшей рукой… Но меня напугал вовсе не его внешний вид, а то, каким взглядом посмотрел он на меня. Это не был взгляд нормального человека. Да в нем вообще не было ничего человеческого! Я отвел глаза и тут же заметил, что Гелик не ложится, а, полуприсев на одно колено, внимательно наблюдает за происходящим.
Вместо того, чтобы выполнить мое распоряжение, учитель, ничего не говоря, медленно направился в мою сторону.
— Женя… Женя, стой! Я буду стреля…
Он бросился на меня, словно зверь, как дикое животное. Повалил на землю, вцепился в ружье, попытался отобрать. Я отшвырнул его в сторону — я был сильнее, тяжелее и не искалечен — но в ту же секунду Гелик с подручным рванули к брошенным автоматам.
— Не двигаться! — еще два выстрела разорвали морозный воздух, и оба моих врага кубарем полетели обратно на лед, но не убитые и даже не раненые: я палил навскидку, не целясь. Тотчас сам вскочил на ноги, подбежал к ним, но запнулся о распластанное тело третьего громобоя, который, как я думал, уже отошел в мир иной. Конечно, грешно так говорить, но уж лучше бы и вправду отошел: выставленная им нога лишила меня равновесия, а вместе с тем — и всего остального. Настала моя очередь безвольной тушей распластаться на волжском льду. Падая, я успел заметить, как повторно поднялся Гелик. Это был конец. Я зажмурился и вспомнил Веру.
В спину уткнулось дуло автомата…
— Вставай. Вставай, живо! Смотри на своего кореша.
Сильный рывок вернул мне вертикальное положение. Я увидел перед собой обозленное лицо вожака громобоев. Взрослое не по годам — с заштопанным шрамом над скулой и сломанным носом — оно выражало усталость и обреченность. Похоже, сам Елизаров уже не верил в успех своего предприятия. И, может быть, даже жалел, что покинул своих, поддавшись на посулы Сизова. Так или иначе, по какой-то причине он не стал убивать меня, а вместо этого, схватив за шиворот, указал пальцем на середину реки.