— Сбежал, — раздался вдруг слабый голос.
Я не сразу смог определить его источник, пока не понял, что голос принадлежит лежащему навзничь крупному парню с неестественно вывернутой рукой. Не иначе перелом. Да и сам парень выглядит как готовая к прожарке отбивная: весь в кровище, глаза заплыли, левое ухо раздулось втрое против своего нормального размера.
— Куда сбежал, Сливко?
— Ага, узнали, Филипп Анатольевич, — обрадовался ученик, даже не посмотрев в мою сторону. — Как ловко вы слиняли от нас на уроке. Шустрый дяденька Филипп. Мы думали, достанем вас. А теперь вон как все вышло… Хотя, кто знает, может, еще и достанем.
— Как Плед поживает? — вежливо поинтересовался я. — А твой кореш Глазунов? Живы ли еще?
— Кто их знает. Я понятия не имею.
— Они нас бросили здесь, — подал голос другой громобой.
— Сочувствую, — равнодушно кивнул ему я и снова повернулся к Сливко. — Так что ты говорил про Ремеза?
— Зачем тебе Ремез? — вдруг заинтересовался он. — Если тебе Танюха нужна, то не было ее с ним. Да хорош зырить. Тоже мне секрет. У нас все знали, что он по училке тащится. Долбаный придурок. Плед разрешил ему взять ее вместо оплаты за сегодняшнее… мероприятие. Так что ищи Веню. Без Вени тю-тю — не найдешь и Танюшу.
— А куда он ушел? — опередил мой вопрос Хасамеев, бросив на меня вопросительный взгляд: не помешал ли?
— Куда, куда… Известно куда.
— И куда же? — уточнил я.
— А она красивая, Танька-то. Я и сам бы не против с ней разок-другой… Потыкаться гипотенузами.
— Я спрашивал о другом.
Но Сливко больше ничего не сказал. Я уж испугался, не придушил ли его кто из своих, чтобы он тайну не выдал, но нет: парень просто лежал и с блаженной улыбкой смотрел в невидимый потолок. Совсем как Бабушкин шесть часов назад.
— Давай побеседуем с ним по их правилам? — предложил мне подошедший дружинник из числа конвойных. — Мы только повода искали. Вмиг выясним, что да как, и где этот беглец прячется.
Я практически не колебался с ответом.
— Беседуйте. Пусть расскажет всё.
Но сам вышел на улицу. Смотреть на истязание подростков мне не хотелось. Хотелось свежего воздуха. И дневного света. И домой.
— Там мой мальчик! Мне сказали, там мой мальчик! Пропустите меня!
На ступенях школьного крыльца немолодая женщина вырывалась из рук двух дружинников, которые не пропускали ее внутрь.
— Заткнись, мамаша. Если твой сынок и вправду там, лучше помалкивай.
— Пока не услышал кто. Только всех по домам разогнали. Они же вмиг снова соберутся.
— Во-во. И повесят тебя на первой же березке. Вместе с гаденышем твоим.
— Мой мальчик… Пустите меня, скоты! Сыночек мой…
— Что ж ты не орала, пока народ не разошелся? Мы бы на видео сняли, как ты болтаться будешь, ножками дрыгать.
— Сейчас дождется… Вон со двора уже идут.
Я остановился, задержал на ней взгляд. Женщина была хорошо одета: в пальто с меховым воротником, на голове дорогая шапка с небольшой брошью. И выглядела она отнюдь не побитой или запуганной, как большинство жителей Младова. По всему выходило, что ночное лихо обошло её стороной. Что же ты такого сделала со своим сыном, что он подался в громобои? Не смогла ему объяснить очевидных истин? Теперь уже поздно: радуйся, что он внутри, в спортзале, а не лежит в общей куче на соседней улице.
Женщина, между тем, не унималась:
— Вы у меня попляшете… Вот вернется муж, тогда все попляшете… Он у меня депутат… Городского собрания… Пусти… Вы все сядете у меня!
— Уведите кто-нибудь эту дуру, — бросил проходивший мимо командир, после чего обратил внимание на меня: — Тебе чего, гражданский?
— Я учитель, — ответил я.
— Да? — удивился командир. — Я школу два года назад закончил, а тебя не помню.
— Я месяц только работаю. Ты не знаешь, что случилось с завучем? С Еленой Ильиничной?
— Знаю, — ухмыльнулся он. — Но тебе не скажу.
— Почему это? — начал закипать я.
— Ладно, ладно, шучу. Она в монастыре.
— В монастыре? — несмотря на совсем не однозначную новость, я почувствовал, что в груди чуть-чуть отпустило. — Что она там делает?
— То же, что и все вип-персоны нашего города: сидит в осаде.
— Не понял…
— И не поймешь, — командир хлопнул меня по плечу, сам же поморщился от боли и отошел.
Кричащую женщину тем временем силой уволокли за угол того самого дома, под стенами которого я получил пулю в бок. Точнее, пулей по боку. Рядом с крыльцом терлись еще две женщины, по-видимому, тоже родительницы временных обитателей спортзала: увидев судьбу своей предшественницы, они пошушукались немножко и поковыляли восвояси. Я же отправился за информацией.
И кое-что выяснил прямо на месте.
На самом деле выступление громобоев, хоть и стало сюрпризом для многих, в том числе и для меня, но отнюдь не всех оно застало врасплох. За час до начала атаки на город в полицию позвонил неизвестный доброжелатель и сообщил много полезной информации. В первую очередь, о том, что таки да, нападение состоится уже сегодня. Во-вторых — убедил слушавшего его начальника отделения, что это не розыгрыш, и действовать нужно незамедлительно (как мне показалось, это и была самая сложная задача, практически невыполнимая). В-третьих, незнакомец проинформировал о приоритетных целях громобоев. Целями этими, как я уже знал от Бабушкина, были ликвидация руководства города, начиная от мэра и заканчивая старшими воспитателями детских садов, и повальный грабеж. Ну и в-четвертых, доброжелатель подсказал, как можно поступить в условиях катастрофической нехватки времени и ресурсов, предоставив подробный план операции. Которая была проведена в кратчайшие сроки и с результатом, твердо претендующим на определение «блестящий». Мало-мальски значимых чиновников и бюджетников буквально силой вытаскивали из их квартир и под охраной переправляли в монастырь. Туда же были переброшены солдаты срочники из районной воинской части. Переправить в безопасное место, конечно, успели далеко не всех, а только самых важных. В их число попала и Елена, которой, скорее всего, просто не позволили позвонить дочери, чтобы неподтвержденная информация не вызвала панику среди населения. А потом связь перестала работать. Тонкий момент: в результате решения «не распространяться» для простых жителей нападение на город стало полнейшей неожиданностью. Интересно, за это кто-нибудь ответит? Громобои поняли, что к чему, но помешать не сумели: время начала акции было спланировано заранее, а нарушать субординацию без приказа свыше никто не рискнул. Зато теперь, благодаря двум сотням зеленых необстрелянных срочников, старая крепость вот уже четвертый час успешно отбивалась от непрекращающихся атак лучших боевиков громобойского движения.
— Но им недолго осталось держаться, — заявил мне молодой дружинник, с которым мы разговорились, пока я дожидался результатов «допроса» Сливко. — Ребята с юга докладывают, что смоляне уже подошли к мосту и вот-вот вышибут оттуда громобоев. С запада прорвалась вторая наша группа, она обойдет их и ударит в тыл. А тверские… О, да вот же они! Долго мы вас ждали!
На площадку перед школой вырулило несколько военных автомобилей, с одного из них тут же высадился взвод ОМОНа и взял нас под ружье. Под дула автоматов, то есть.
— Свои, — рапортовал подошедший к ним командир. — Младовские дружинники. Докладываем, что в спортзале школы содержится тридцать два задержанных преступника, еще сорок девять — в здании детского сада. Многие тяжело ранены. Потери на вверенной мне территории…
— Потом, — перебил его возглавлявший омоновцев майор. — Где мост?
По школьному крыльцу пробежал нервный смешок.
— Вдоль по Семеновской, до конца, — ответил командир. — Потом направо, тоже до упора. Там бой идет…
— Знаю. Четвертый взвод остается, остальные за мной.
Они уехали, а место дружинников заняли другие люди в камуфляже — более подтянутые, лучше подготовленные, а главное, куда качественнее вооруженные. Всех «штатских», в число которых тут же попали сами дружинники, выгнали из здания школы. У некоторых отбирали оружие, даже биты. Я отошел в сторонку и зачем-то посмотрел на часы. Еще только начало третьего. Какая же долгая ночь…