Так размышлял Владислав Антонович.
На миг в памяти всплыло волевое, энергичное лицо Макаренко — любимого и авторитетного педагога, которому он всегда стремился подражать и у которого многому научился, и Владислав Антонович спросил себя: а как поступил бы в таком случае Макаренко? Бросил бы он лодки или нет? И, вспомнив знаменитый лозунг колонистов Макаренко — «Не пищать!», директор удовлетворенно улыбнулся:
— Нет, Макаренко не бросил бы лодок. Значит не должны бросать и мы!
А в это время в школе, где ночевали ребята, произошли следующие события.
Дежурная Таня Абаимова, видя, что никто из ребят не поднимается сам, стала будить их, бесцеремонно расталкивая:
— Да вставайте же, наконец!.. Пора! Скоро завтрак поспеет…
— А куда спешить? — лениво позевывая, спросил Вася Сафронов, светлоглазый паренек, с трудом разгибая спину и морщась от боли, пронизывающей каждый мускул. — Успеем еще!..
— Как куда спешить? — возмутилась Таня, — завтракать, говорю, нужно и ехать.
— Это на чем же ехать? — ехидно усмехнувшись, спросил Вася.
— Как на чем? — оторопело взглянула на него Таня. — На лодках, конечно. Да вы что сегодня? С ума что ли посходили все?
— Сойдешь тут с ума, — пробурчал Вася, а из угла комнаты кто-то мрачно пошутил: — Это еще неизвестно, кто на ком будет ехать, мы на лодках или опять лодки на нас.
В школе поднялся шум.
— Вот что, ребята! — закричал Сафронов, в волнении ероша свои светлые, коротко остриженные волосы. — Я предлагаю бросить лодки и идти пешком! Хватит!.. Помучились! Что нас привязали к ним что ли?
— Бросить? — насмешливо спросил его капитан Костя Попов. — Так тебе адмирал и позволит бросить лодки! Он их обратно в леспромхоз обещал доставить.
— А мы что, по-твоему, двужильные что ли? — крикнул Вася, протягивая вперед руки со вздувшимися мозолями. — До каких же это пор дальше такое терпеть можно?.. Вы, как хотите, а я пойду пешком!
— Неудобно как-то, ребята, бросать лодки, — сказал смущенно, почесывая затылок, Гена Буслаев. — Что о нас в школе-то скажут?
— Ах, вам неудобно?! — набросился на него Сафронов. — Скажите, пожалуйста! Ему неудобно! Уж молчал бы лучше. Будто я не вижу, что сам ты в душе согласен со мной, только звание твое капитанское не позволяет тебе марку терять!
— Верно, Васька! — загудели со всех сторон.
— Бросим лодки!
— Хватит!..
Вдруг в дверях показался Владислав Антонович. Ребята замолчали, воцарилась мертвая тишина.
— Что здесь происходит? — стараясь казаться спокойным, спросил директор. Ребята угрюмо молчали.
— Владислав Антонович! — выступил вперед Сафронов. — Мы устали и тащить дальше лодки не можем. Мы пойдем пешком!
— Кто это «мы»?
— Мы — все… — ухмыльнулся Сафронов.
— Все ли?.. Не знаю, — и повысив голос, директор напомнил ребятам: — Я знаю другое. Мы все решили идти вперед и, несмотря на трудности, добраться до большой воды: нам доверены лодки — государственное имущество. Мы его бросить не можем. Мы должны беречь государственное добро. Мы не можем отказаться от плавания, когда большинство трудностей позади. Впереди у нас большой и интересный путь! Что о нас будут говорить в школе, когда узнают, что мы испугались трудностей?.. Итак, митинг объявляю закрытым! А сейчас всем идти завтракать! Капитанов прошу остаться. Останься и ты, Сафронов…
Вечером, когда очередные восемь километров остались позади, Вася Сафронов при свете костра записал в свой дневник:
«…Сегодня утром в беседе снами Владислав Антонович приводил примеры героизма из нашей советской действительности, когда людям приходилось в сотни раз тяжелее, чем нам, но они не страшились трудностей, а мужественно их преодолевали и добивались, наконец, своей цели.
Он рассказал о строителях города Комсомольска-на-Амуре, которые в стужу баграми перетаскивали бревна по узкому каналу, прорубленному во льду Амура.
Я понял, что поступил глупо, недостойно. Особенно я это почувствовал после личной беседы с Владиславом Антоновичем.
«Ты хороший человек, но у тебя нет выдержки, а она для тебя необходима», — сказал он мне».
Ночью разразилась гроза. Вода хлынула сверху сплошным потоком, точно в небе где-то образовалась дыра. Вековой лес глухо шумел под сильными порывами ветра; ослепительно яркие вспышки молний на миг вырывали из темноты край палатки, за которым виднелись немного испуганные лица девочек, давно потухший костер и ближайший ряд сосен; дальше ничего нельзя было рассмотреть за сплошной пеленой дождя.