Пересекая границу школьной территории, обозначенную калиткой, я зачем-то машинально распускаю волосы, рассыпая их по плечам.
В холле ещё нет других родителей и только две вахтëрши сидят по углам. Наверное, я пришла слишком рано. Присев на деревянную скамейку, скрещиваю ноги и смотрю в окно. Холл тем временем потихоньку наполняется родителями и учениками, чужими бабушками и людьми в спецовках. Все они заняты своими делами, а я, устав от унылого однообразного пейзажа, гипнотизирую стрелку на часах.
Просто так сидеть скучно, и я решаюсь прогуляться по холлу. Медленно иду в одну сторону, потом в другую и между колоннами натыкаюсь на него.
Он спускается по большой лестнице, в руках журнал и связка ключей. Я, остолбенев, смотрю на него снизу вверх. Он хорошо сложен: у него широкие плечи, узкие бедра, длинные ноги и красивые руки. Не слишком крупный, но и худым его не назовёшь. Брюки и рубашка сидят как влитые.
И он всё так же смотрит мне в глаза. По максимуму… Без преград и сомнений. И это странным образом действует на меня. Как будто все мои тридцать пять мне не хватало вот этого риска, и теперь, ощущая горячий взгляд совершенно незнакомого мужчины, я не могу отвернуться.
Время вокруг нас не останавливается, оно движется кругами, пока учитель не ступает на последнюю ступеньку и, поравнявшись со мной, не огибает колонну, устремившись в проём двери, ведущей в другие школьные помещения.
— Мама, мне Людмила Геннадьевна три наклейки «молодец» дала, — дёргает меня дочка.
Я, будто очнувшись, начинаю улыбаться. Даже не заметила, когда именно она подбежала ко мне.
Качнув головой, присаживаюсь на корточки и начинаю застегивать на Маргаритке куртку, нервно и бесцельно дёргаю молнию. Не могу взять себя в руки.
Всё ещё вижу перед собой его глаза. Они у него необычные, серые, интересного цвета мокрого камня. Хотя меня это совершенно не касается.
— Сегодня чтение и письмо?
Снова полвосьмого утра, и я веду дочку в школу. Маргаритка наклоняется и зашнуровывает ботинки.
— А ещё час здоровья и рисование, а потом меня заберут на хор.
— Ого, целых пять уроков.
Я прохожу мимо зеркала, планируя взять с вешалки куртку, но застываю, глядя на свое отражение. И рука сама, машинально, тянется к тюбику туши. Всего пару мазков и глаза становятся выразительнее и больше. Критическим взглядом осматриваю безразмерную мешковатую спортивную кофту и меняю её на более яркий приталенный свитер, предварительно надев лифчик, в котором грудь смотрится вздёрнутой. Что я, чёрт возьми, делаю?
Мне нужно просто отвести ребёнка в школу. Но в последний момент, когда Маргаритка уже выходит из квартиры, я хватаю губную помаду и делаю несколько уверенных мазков. Губы выглядят ярче и сочнее. Покрытые алой помадой, будто бы кричат: поцелуй меня. Стираю эту пошлость с губ, вазюкая по лицу тыльной стороной ладони.
Мы выходим на площадку и, зевнув, я пропускаю ребенка в лифт.
— А нам обещали поход в кукольный театр.
— Класс.
Взявшись за руки, мы переходим дорогу и уже минут через пять оказываемся в просторном холле школы. Расстегиваю куртку дочери, складываю вещи и непроизвольно осматриваюсь. В холле несколько учителей, много детей и родителей. Что-то побуждает меня оглядываться. Какое-то странное предвкушение, как бывало в детстве перед Новым годом при виде праздничных украшений в магазинах. Должна произойти какая-то магия. Ведь не просто так сердце лупит учащëнно и дыхание ускоряется.
— Мама, помоги мне, пожалуйста, — дочка просит поправить ремень рюкзака.
Сегодня мы заняли место совсем рядом со столом вахтëрши, где сложены мел, какие-то журналы и амбарная книга для учётных записей.
— Так! — звучит требовательный мужской голос. — Значит, все слушаем меня и передвигаемся исключительно строем!
К столу приближается тот, кого я непроизвольно высматриваю как только переступила порог школы. Секундная передышка, и дыхание из учащенного превращается в судорожное.
— Мама, я пошла.
— Удачи, доченька.
Я медленно складываю вещи, как будто нарочно растягивая время. В незнакомом учителе я чувствую сотню маленьких притягательных деталей: особенный глубокий тембр голоса, правильная речь, властная позиция и что-то такое, указывающее, что ему не плевать на этих, по сути чужих, детей.
— Никаких лишних телодвижений. Выигрываем олимпиаду и уходим.
Молодёжь смеётся, и я тоже безотчетно улыбаюсь. Остро реагирую, не могу перебороть возникшее из ниоткуда любопытство и осмыслить неразбериху внутри.