Не, охренел-то он уже давно. Наверно, с того самого момента, как предложил показать озеро. Или даже раньше. Когда увидел ее во дворе своего дома.
Все утро, после ее появления он был словно в помрачении. Чего-то говорил, глупо рассматривал, вообще вел себя, как дикарь, в жизни баб не видевший.
И вот теперь явно была кульминация этого бреда.
Финал.
Финиш.
И явно он надышался чего-то, пока шел к озеру, и сам не заметил, потому что в нормальном, обычном состоянии позволить кому-то, а уж тем более привлекательной женщине, рассматривать свои татухи, свою спину, он бы не позволил.
А тут сам предложил.
Может, она ведьма? Ведь повело-то его, когда в ее глаза заглянул. Конкретно так повело. И совершенно снесло башню, когда смотрел, как она воду из озера пьет, и на грудь проливает.
И прозрачные капли текут по шее, забираясь за край майки.
И как-то очень легко представилось, что эти капли скользят до ложбинки между грудями, и ниже, по животику…
И дико, до одури захотелось сдернуть с нее эту здоровенную широкую майку, и посмотреть, не расходятся ли его фантазии с реальностью. И потом слизать с нее эти прохладные капли. И почувствовать вкус воды, смешанный со вкусом ее кожи. И…
И тут она пошатнулась. Дэнни не думал, чисто на инстинктах оказываясь рядом подхватывая ее.
И разглядывая жадно.
И, особо не вслушиваясь в ее бормотание, аккуратно ведя к берегу. Нехер. Упадет еще. Дэнни по себе знал, что бывает, когда с жары попадаешь в такую ледяную воду.
Запросто судорога, а внизу водоворот, и даже крикнуть не успеть.
И привел на берег, и стоял, борясь с собой, уговаривая себя, кляня последними словами.
Надо отпустить, вон уже руку выворачивает.
Надо. Но нереально.
Че? Птица? Какая?
И дальше этот тупой разговор.
И его глупое предложение.
Он еще раз внимательно посмотрел ей в глаза, сжимаясь от желания повернуться и уйти. Вот это точно было бы глупо.
Она хочет посмотреть демонов? Он ей покажет.
Дэнни поднял руки и быстро снял рубаху через голову.
И повернулся спиной.
Доун не ожидала такого резкого движения. Она думала, что он сначала расстегнет пуговицы, и, может, приспустит рубашку с плеч, но он взялся двумя руками за ворот сзади и по-мужски быстро стянул ткань через голову.
И Доун задохнулась, забыла как дышать. Всего секунду он стоял к ней лицом, потом повернулся. Но этого мгновения хватило, чтоб оценить грудь, разворот плеч, подтянутый живот. Подтянутый постоянной тяжелой работой на воздухе, жизнью в движении, а не тренировками в зале, как у многих ее знакомых.
Он повернулся спиной, и Доун резко выдохнула слишком долго задержавшийся в груди воздух.
И, ни слова не говоря, протянула руку и провела пальцами по бороздкам (это пряжка ремня, металлическая, острая, края срослись неровно), по полосам (это, скорее всего, что-то тонкое, пластиковое или резиновое, возможно, шнур от бытовой техники), по круглым, довольно кучно расположенным шрамам (здесь однозначно ожоги от сигарет)…
И по татуировке. Два демона, застывших в вечной схватке. У них не будет покоя, перемирия.
Дэнни не двигался, только дышал трудно, шумно сглатывая, когда она прикасалась к нему, проводила пальцами по спине, по следам его прошлой жизни.
Потом повернулся, тоже резко. И посмотрел в глаза. Доун не знала, чего он ждал, но явно не сочувствия, не унизительного ахания, не слез. Она и не могла так среагировать.
Она просто молча смотрела на него, не задавая ненужных вопросов, не собираясь ничего выяснять. Это все неважно. Не важно. Важно другое. То, с чем она не может бороться, просто неспособна. Бороться. Сейчас.
Доун сделала крохотный шажок, сокращая расстояние между ними до минимального, и положила прохладную, все еще влажную от озерной воды ладонь ему на грудь.
Дэнни перевел взгляд на ее руку, потом опять посмотрел в глаза, словно спрашивая.
И получая разрешение.
И моментально накрывая ее плечи своими большими ладонями, прижимая к груди, обжигая голой кожей. Задерживая на миг дыхание, все еще не веря, не веря…
И втягивая подрагивающими ноздрями ее аромат, находя, наконец уже, ее губы, холодные, свежие, мягкие, раскрытые для него.
Доун не смогла стоять на ногах, полностью повиснув в его руках, когда Дэнни поцеловал, нет, не поцеловал, ворвался в ее рот, завораживая диким напором, жадностью своей, своим вкусом. Низ живота, и так уже каменный, теперь просто разрывался от боли, требуя разрядки. Здесь. Сейчас.
И плевать, плевать на все, вообще на все! Ничего в мире нет.
Только его руки, так сильно, так горячо сжимающие, обласкивающие ее плечи, спину, талию, спускающиеся к застежке на джинсах, забирающиеся вниз, все ниже и ниже, за кромку белья, стаскивающие одежду, высвобождающие ее ногу из штанин с тем, чтоб подхватить под бедро и задрать повыше, себе на талию.