— А кто соседи? — полюбопытствовал я, кивнув на стенку.
— Зырянов, — с запинкой сказал директор. — Имейте в виду, он очень не любит, когда его беспокоят. Если вам что-нибудь понадобится, лучше обратитесь ко мне — вон тот дом с синими наличниками. И вообще в любое время — милости прошу: вы мой гость.
Я принял это к Сведению. Мы попрощались. Первым делом я распахнул окно
— воздух в квартире был застоявшийся. Затем разделся, повесил сохнуть насквозь мокрую рубашку и принялся за работу.
Вряд ли здесь могла оказаться микроаппаратура, но рисковать я не хотел и поэтому добросовестно прощупал обои, простукал шкаф, лазал под тахту, собирая на себя многомесячную пыль.
Разумеется, я ничего не обнаружил. Впрочем, микрофоны, поставленные специалистами, я бы обнаружить и не смог. Оставалось надеяться, что их просто нет.
После душа я отдернул занавески на окне. Кусты в палисаднике поникли. Солнце вжало их в землю. На утрамбованной площадке торчали одинокие качели. Шаркая в пыли, прошествовала женщина с тяжелой сумкой.
Трудно было представить, что скоро по этой тихой улице пойдут наглухо завинченные, посверкивающие самонаводящейся оптикой, приземистые, покрытые маскировочными разводами штурмовые танки «черепаха» — замрут на перекрестках, подрагивая невыключенными моторами, а над ними в плотном воздухе через каждые пятьдесят метров зависнут тяжелые армейские вертолеты, и десантники в пятнистых комбинезонах, придерживая на груди автоматы, будут прыгать в горячую пыль.
— Пойдешь или нет? В последний раз спрашиваю, — сказал мальчишеский голос за углом.
— Не знаю, — протянул второй.
— Один пойду. Найду Харлама, и все будет мое. Тебе ни золотинки не дам.
— Поздно очень. Меня дома знаешь как караулят…
По голосам я узнал ребят, которых видел у директора в кабинете.
— Ты что, трусишь, да? Трусишь?
— Ничего не трушу, а заругают.
— Ты же обещал. Берешь слово назад?
— Ничего не беру. Мы же заблудились. Если бы не заблудились, тогда ничего. А так весь поселок смеется, говорят: Монте-Кристо.
— Ну тогда я пойду один, — пригрозил первый. — А всем скажу, что ты струсил Харлама.
— Ничего не струсил. А вот опять заблудимся.
Разговор зашел в тупик. Я громко сказал:
— Ребята! — за углом замерло. — Ребята, сегодня носа из дома не высовывать. Сидеть и смотреть телевизор. Поняли? — Мне никто не ответил. — Вечером зайду и проверю, — предупредил я.
Не раздалось ни одного звука, кусты не дрогнули, пылинка не шелохнулась в воздухе, но уже через секунду в конце улицы я заметил обоих. Они бежали сломя голову, низкий оглядывался.
Я достал из пиджака рацию, повалился на нагретую солнцем тахту и вызван штаб. Ответили без промедления. Я доложил обстановку и данные на Зырянова.
— Это он, — сказал я.
— Ты уверен? — спросили меня после паузы.
— Почти.
На другом конце подумали.
— Ладно. С Зыряновым никаких контактов. Чистое наблюдение. Смотри не спугни его там.
Я спросил насчет операции. Мне ответили, что операция начнется завтра к вечеру. Для задержания Зырянова мне будет придана специальная группа.
Таким образом в моем распоряжении были еще сутки. Я дал отбой.
Что ж, деревня как деревня. Обычная деревня. А в деревне существует школа, которая славится своими учениками. Среди них три академика, двое — с мировым именем, и более двадцати докторов наук по математике и физике, некоторые в перспективе также академики. Причем все эти знаменитости учились у одного и того же человека — Якова Ивановича Зырянова. Он окончил Томский педагогический институт, добровольно приехал в этот поселок и преподает здесь непрерывно уже двадцать пять лет.
Но самое интересное, что, по нашим данным, Яков Иванович Зырянов ни Томский, ни какой-либо другой педагогический институт не кончал.
Более того, двадцать пять лет назад Яков Иванович Зырянов вообще не существовал. Он нигде не родился. Семья его неизвестна, он не жил ни в одном городе, он не учился ни в одной школе, он нигде не работал, он не служил в армии. Его просто не было. Он возник ниоткуда.
Вот каков удивительный человек Яков Иванович Зырянов.
Я спрятал рацию. Следовало немного поспать — ночью мне предстояла работа.
Проснулся я, как и «заказывал» — в десять. Было уже темно. Прошел дождь, из открытого окна тянуло сырой свежестью, — пахом листьев и земли. Острые крыши домов казались серебряными. От столбов с погашенными фонарями тянулись через дорогу черные тени.
Рядом, где жил Зырянов, горел свет за плотными шторами.
Я махнул в сад прямо через окно. Постоял, послушал. Согнувшись, побежал к ограде. Кусты малины окатили меня теплой водой. Под ногами хлюпало. Вслед, передавая меня как эстафету, затявкали собаки.
Лес начинался сразу за поселком. Луна из фольги приклеилась над зубчатой, нарисованной кромкой его. Боюсь, что первые полчаса я производил довольно много шума. К лесу надо привыкнуть. Это дается не сразу. Но скоро я привык и быстро понял, что за мной кто-то идет. Человек двигался, когда двигался я, и останавливался вместе со мною. Он не был профессионалом: каждый раз опаздывал на какую-то долю секунды.
Оглядываться и прислушиваться в таких случаях последнее дело — только спугнешь. Я поступил иначе. Я растворился. Так, как нас учили. Нырнул за низкие ели и, прикрываясь ими, без единого звука отошел назад по дуге.
Все оказалось правильно. Он стоял между мною и луной — в синеватом мертвенном свете, у ствола, вцепившись в белую бороду лишайника.