Мы ходим кругами еще с полчаса или больше. Я — человек, мягко говоря, не привыкший к русским морозам, — продрог самым чудовищным образом и вдобавок ко всему просто физически вымотался. Да и на душе у меня неспокойно.
Вдруг Данила останавливается и поворачивается ко мне. Почти с испугом я смотрю ему в глаза, но вижу, что его остеклянелый до этого взгляд, наконец, переменился. Он смотрит на меня с теплотой и заботой:
— Ты совсем замерз, — говорит он с растерянностью и какой-то даже опустошенностью внутри. — Прости. Прости меня, Анхель. Что-то я…
Я вижу, как он собирается с силами.
— Что? — не выдерживаю я.
— Боюсь, я сам не справлюсь.
— В смысле?..
— Надо мне таблетки купить…
У меня в голове проскальзывает страшная мысль — «Наркоман?!» Но я гоню ее от себя и, как ни в чем не бывало, переспрашиваю:
— Данила, какие таблетки?
Он в нескольких фразах рассказывает мне о своем единственном визите к психиатру — сразу по приезде из Чечни. Судя по всему, осадок от этой встречи у Данилы остался неприятный, но таблетки, которые ему тогда назначил врач, действительно помогли.
— Хорошо, пойдем, купим эти таблетки, — отвечаю я.
Сейчас бы уж — хоть что, только бы он почувствовал себя лучше и успокоился.
Мы берем курс на круглосуточную аптеку и оказываемся там уже через несколько минут. В ней пусто, только одна какая-то припозднившаяся покупательница. Она отходит от прилавка с большим кульком лекарств, поднимает голову, встречается глазами с Данилой и роняет покупку.
— Кто вы?! Почему вы к меня преследуете?! — лицо молодой красивой женщины искажено судорогой страха.
— Это не мы вас преследуем, это вы нас преследуете! — вскипает Данила. — Вы что, специально решили именно на наших глазах с собой покончить? Что у вас за лекарства?! Теперь отравиться решили, да?!
До меня начинает медленно доходить… Эту девушку Данила вытащил сегодня из-под машины и спугнул потом, когда она собиралась сигануть в ледяную воду. И теперь уже тут, в аптеке — третья к ряду «случайная» встреча!
— А вы что такое делаете?! Какие вы ей лекарства продали?! — Данила перевел разгневанный взгляд на полноватую, добродушную, слегка сонную женщину-фармацевта. — Вы хоть понимаете, зачем она такую авоську таблеток накупила?!
— Но… я… ведь… — аптечная работница рассеянно смотрит то на девушку, то на Данилу и пытается подобрать нужные слова. — Она сказала, что бабушке… Бабушке плохо…
— Когда бабушке посреди ночи плохо — «скорую помощь» вызывают! — отчитывает ее Данила, а та вытягивается перед ним по струнке, словно держит отчет перед начальником контрольно-ревизионной комиссии.
— Сумасшедший дом! — резюмирует Данила.
Девушка заливается слезами и, оставив разлетевшиеся по полу лекарства, выбегает из аптеки. Я смотрю на Данилу, Данила смотрит на меня. И у меня нет никаких сомнений — я читаю его мысли, а он читает мои — «Избранная. Третья скрижаль».
Следом за девушкой мы пулей вылетаем из аптеки.
Третий час ночи. Полупустое кафе. Она сидит напротив нас и плачет навзрыд, перемежая свои рыдания обрывками фраз. Мы до сих пор не знаем ее имени и не понимаем причину, которая заставила эту красавицу трижды за вечер покушаться на свою жизнь.
— Зовут-то тебя как? — в который раз спрашивает Данила.
— Аня, — отвечает она наконец.
Из ее путаных, разрозненных фраз у меня в голове постепенно складывается картинка. Аня уже три года как влюблена в какого-то человека. Он старше ее и, видимо, какой-то достаточно известный или, по крайней мере, очень талантливый танцовщик. Аня была его ученицей, а потом у них начался роман.
Полгода назад у этого танцовщика, которого зовут Максим, начался рассеянный склероз. Лечение не дает ожидаемых результатов. Заболевание снова обострилось и, судя по всему, танцевать Максим уже больше не будет. Аня попросила врачей не говорить ему об этом. Иначе, как ей кажется, он просто не выкарабкается.
При этом сама Аня находится в отчаянном положении. Она любит Максима, как никогда и никого в своей жизни не любила. Но Максим в категорической форме требует от нее прекратить всякие отношения с ним. Сама Аня никогда на это не пойдет. Но он настаивает, и ей теперь кажется, что он просто ее не любит.
В реанимацию к нему Аню не пускают. Максим наотрез отказывается от ее визитов. С каждым днем его состояние только ухудшается, уже начались галлюцинации. Врачи полагают, что болезнь приняла злокачественное течение и уже затронула жизненно важные мозговые центры.
Максим утверждает, что его зовут Максимилиан, что он сенатор в Риме и что император Нерон приговорил его к смертной казни. Ему кажется, что если он умрет, то это спасет жизнь какой-то женщине. Поэтому он просит, чтобы врачи помогли ему поскорее умереть. В разговорах с Аней психиатр разводит руками и сыпет маловразумительными научными терминами.
Услышав про психиатра, Данила поморщился. А я вышел, наконец, из своей прострации и понял, что теперь моему другу никакие таблетки не нужны. Все, что с ним происходило сегодня, — просто новый вид его прежних видений. Нечто подобное он уже переживал, когда мы искали первые две Скрижали Завета.
— Аня плакала и плакала — казалось, этому не будет конца. Данила посмотрел на меня, потом подсел к Ане и обнял ее. Она уткнулась ему в плечо, продолжая что-то бормотать:
— Зачем… Зачем я вас встретила?.. Зачем вы не дали мне умереть?.. Я так хочу умереть… Я так хочу умереть…
— Зачем? — тихо и нежно спросил ее Данила.
— Просто так! — чуть не крикнула Аня, отняла заплаканное лицо от его плеча и утерла слезы. — Просто не могу больше! Не могу, и все.
— Человек ничего не делает просто так, он все делает зачем-то… Данила убрал с ее лица растрепавшиеся волосы. — Просто он не всегда понимает смысл того, что он делает. И это плохо, потому что, когда ты чего-то не понимаешь, ты можешь наделать глупостей.
Аня уставилась на Данилу. Было видно, что эти его слова заставили ее задуматься.
— Наделать глупостей, — протянула она. — Да, я делаю глупости. Ведь я не знаю… Не знаю, что мне делать.
— Ты не знаешь, зачем ты что-то дела ешь, поправил ее Данила. — Тебе кажется, что ты видишь цель. Но ведь это не цель, это просто мираж, фантазия. Сейчас ты фантазируешь, что смерть избавит тебя от страдания. И, как ни странно, где-то глубоко внутри ты уверена, что это принесет тебе счастье. Странное, но счастье. А это неправильно, смерть принесет с собой только смерть. Да и избавление от страдания — это вовсе не счастье. Счастье лежит совсем в другой плоскости.
Аня смотрела на Данилу заворожено, как на человека, который знает о ней всю правду. Всю, до конца, без остатка.
— А мои мечты? — спросила она вдруг. — Я рисую себе разные картинки. Я вижу, как я счастлива с Максимом. Мы живем вместе, у нас красивый дом, много друзей. Он танцует, а я нянчусь с его ребенком. То есть с нашим ребенком…
Аня залилась румянцем и опустила глаза.
— Тебе кажется, ты думаешь о чем-то конкретном, но на самом деле ты думаешь об абстрактных вещах, — продолжил Данила. — Ведь важно не то, что будет происходить. Мы не можем контролировать жизнь, и неизвестно, как она сложится. Важно то, что у тебя внутри. И хотя ты думаешь о счастье, внутри тебя страдание. И пока оно у тебя внутри, ты не будешь счастлива.
— Так значит, все-таки я должна как-то избавиться от страдания? — спросила Аня.
— Тут подвох… — Данила оперся на руку, и я заметил, как какая-то странная тень скользнула по его лицу.
— Подвох? — мы с Аней произнесли это почти хором.
— Подвох. Нельзя хотеть, чтобы у тебя чего-то не было. Это как «пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что». С таким планом ничего не найдешь. Нельзя хотеть избавиться от страдания. Если ты ищешь избавления от страдания — ты бежишь от страдания, а оно тебя догоняет. Вы с ним словно в салки играете.