Похоже, я возвращаюсь к корням. Благодаря тебе я все больше и больше интересуюсь ивритом, этим, вне всяких сомнений, «священным языком», хотя пока еще не «языком святости». Если, читая мой последний труд, ты сумела добраться до хайдеггерианского этимологического анализа языка, то наверняка уже прочла и о происхождении человеческого языка. Я писал там про обрезание, которое на иврите буквально именуется «союз слова» (брит мила), то есть «союз со словом». Когда человек заключает союз со словом, над дискурсом, представляющим собой открытую структуру означающих и означаемых, возносится и парит абсолютный Бог. Человек, связанный союзом с Богом, свободен. Согласно еврейскому взгляду на мир, слово имеет своим источником Бога. Я понял это совсем недавно, хотя сама по себе идея не нова. Однако на этой неделе мне пришли в голову две новых, не менее пугающих мысли. Во-первых, относительно речи. Речь — это, разумеется, язык, то есть система означающих и означаемых. Но в то же время речь сама по себе представляет собой означающее, которое является частью системы и воплощает в себе идею границы, края, берега.
Поэтому священный язык не обязательно должен проявлять священное, а может обозначать границу, за которой настоящее священное лишь начинается. Это выражается не только через то, что «есть», но также и через то, что «не есть». Ибо священный язык определяет священное через отрицание, то есть диалектически. Если евреи — народ избранный, их путь через отрицание и их тоска по целому являются по природе своей диалектическими. Быть избранным народом означает, что святость начинается в нем и далее передается другим. Евреи избраны, чтобы предвосхитить священное. Они те, кто должен отделить сакральное от профанного.
Второй вопрос, который занимал меня на этой неделе, это вопрос об обязательствах. Человек может чувствовать себя обязанным Богу, самому себе, своему супругу или своей супруге и так далее. Но и здесь мы тоже сталкиваемся с очень серьезной ловушкой, заложенной в еврейском миропонимании и в языке иврит. Понятия «обязательства» и «обязанность» скрытым образом связаны с понятиями «симпатия» и «любовь».[43] Обрезанный человек обязан придерживаться своей веры, но он также обязан всем сердцем любить Бога своего. Обязательства по отношению к Богу — это связь с чем-то абстрактным, непостижимым. Но в то же время связь эта должна основываться на любви. И она непостижима, потому что мы не знаем, как разложить ее на составные части. Невозможно найти никакого оправдания любви, страсти, тоске. Обязательство и любовь связаны друг с другом тесными двунаправленными отношениями. Невозможна любовь без обязательств, и не существует обязательств без любви. Этот принцип лежит в основе семьи и в основе всего человеческого общества. Связь человека с человеком, человека с землей, человека с самим собой — это связь, основанная на любви и обязательствах, которые нельзя ни понять до конца, ни отделить друг от друга.
Люблю до боли,
люблю и хочу,
твой Гюнтер.
Эльза, любимая.
Вчера целую ночь сидел и читал то, что ты написала. Я изучаю твой труд с огромным интересом и полагаю, что ты на пути к грандиозному открытию. Думаю, оно обеспечит тебе высокое положение в академическом мире и сделает тебя одним из крупнейших исследователей Библии. В твоей идее, согласно которой Библия — всего лишь щель для подглядывания, есть нечто и забавное, и одновременно пугающее. Если я правильно тебя понимаю, ты пытаешься показать, что Библия представляет собой нагромождение не связанных друг с другом никакой исторической связью фрагментов и ее предназначение сводится к тому, чтобы продемонстрировать семантическую текучесть слова в нарративном контексте. Эта галилеевская, по сути, идея, означает конец еврейской истории или по меньшей мере истории библейской. Забавно, ведь таким образом все еврейские разговоры на тему «исторических прав» оказываются пустой болтовней. Причем именно в свете еврейского Святого писания.
Твоя идея о том, что Библия является динамической контекстуальной структурой, в коей отражается семантическая текучесть языка, на котором она сама же и говорит, — это самая интересная интерпретация понятия «сакрального» вообще и сакрального языка в частности, с которой мне приходилось сталкиваться. И ты, безусловно, права, утверждая, что, в отличие от словаря, где каждое толкование само требует истолкования, Библия представляет собой самоистолковывающий и самоистолковывающийся контекст. В словаре значения слов устанавливаются намертво, а в Библии все течет и изменяется. Словарь время от времени надо обновлять и переиздавать, а Библия в этом не нуждается. Она постоянно обновляется «сама-в-себе-и-из-себя». Это просто восхитительно. Я люблю тебя…
43
Автор намекает на созвучие в иврите слов «хова» (обязанность) и «хиба» (симпатия, любовь).