С надеждой,
твоя Лола.У меня было такое ощущение, будто меня огрели обухом по голове.
Лолу отличала невероятная самоуверенность, и именно это могло меня сейчас спасти.
Моя жизнь подошла к своей середине. Я был унижен и раздавлен. Моя теория вызывала у меня отвращение. Моя жена погрузилась во тьму безумия. Все это вместе взятое проделало во мне такую огромную дыру, что сквозь нее Лола могла пролезть в мою жизнь совершенно беспрепятственно.
Лола, этот огромный эсминец любви, снова отправлялась в плавание, но на сей раз, чтобы бросить якорь в моем заливе.
Я знал, что ливень презрения, обрушившийся на меня, принесет хорошие всходы. Презрение, пришедшее извне, способно излечить от собственного презрения к самому себе. Лола могла перемолоть меня в мельчайшую пыль и воссоздать меня заново. Мой мозг и мои чресла затопила горячая волна похоти. Время как будто замедлило свой бег. Жизнь стала казаться мне восходом солнца. И наконец-то забрезжила надежда.
Однако, несмотря на радость и волнение, у меня были и некоторые вполне объяснимые в моем положении опасения. Как, например, думал я, сложатся отношения Лолы и Густава? Даже языки, на которых они говорили, были разными. Я вообще не знал, как Лола относится к детям, а тем более к детям, растущим в ширину. Очень беспокоил меня и Густав. Как он воспримет появление в доме женщины, чьи стоны будут доноситься из спальни отца?
Что касается Евы, то с ней все было более или менее ясно. Я безотлагательно кладу ее в больницу. Никаких угрызений совести в связи с этим я не испытывал. Но вот относительно Лолы меня мучили сомнения. А вдруг я нынешний ей не понравлюсь? Ведь пятнадцать лет — это не шутка. За время, пока мы не виделись, мое брюхо увеличилось так сильно, что полностью закрывало от меня мою «третью ногу». Потенция оставляла желать лучшего, да и волосы поредели, а те, что еще сохранились, стали седыми.
Я сел на жесткую двухдневную диету. Согласно широко распространенному мнению, люди толстеют, потому что слишком много едят. Я с этим не согласен. На мой взгляд, лишний вес является результатом недостаточного желания похудеть.
Настроенный весьма оптимистично, я отправился в тренажерный зал, записался в очередь к парикмахеру и даже купил клетчатый костюм, который был мне мал и который я собирался надеть к приезду Лолы, когда сдуюсь до надлежащего размера.
Итак, да здравствует худоба!
18
Месяца три назад профессор Фридрих Шаръаби из Немецкого института истории Сиона обратился ко мне с просьбой написать воспоминания. Я никогда не придавал своей биографии никакого серьезного значения, и это предложение меня не на шутку испугало. Я полагал, что человечество ничего не потеряет, если не узнает, что происходило в темных коридорах и в извилистых лабиринтах моей жизни, и не видел в своей биографии ничего любопытного, тем более что приписываемые мне новаторские идеи родились у меня чисто случайно, а то и вообще — в шутку. Да, конечно, имя профессора Ванкера стало синонимом пипологической науки, но, как я уже говорил, время показало, что связанные с моим именем открытия в действительности не имеют никакой ценности. Не подумайте, что я говорю это из ложной скромности. Три месяца назад я действительно искренне считал, что моя биография не представляет никакого интереса для широкой публики, ибо в ней нет абсолютно ничего поучительного. Я, конечно, признаю, что мне удалось предсказать некоторые из событий, связанных, в частности, с судьбами сионизма, однако я никогда не считал, что обязан этим своему невероятному интеллекту. Скорее это произошло благодаря моей исключительной честности. Я считал тогда и считаю сейчас, что цепь произошедших событий не была случайной. Они просто не могли не произойти. Это была, так сказать, историческая необходимость. Лишь по своей врожденной близорукости мои соплеменники не сумели разглядеть надвигающуюся катастрофу. Я думаю, что предвидеть грядущее мне помогала моя неуемная воля к жизни, а страстная натура позволяла воспринимать реальность как она есть, во всей ее наготе.
Профессор Шаръаби проявил настойчивость и целых три часа уговаривал меня согласиться. И должен сказать, что я ему за это очень признателен. Работа над мемуарами стала для меня настоящим праздником. Моя жизнь возвращается ко мне из прошлого, и я испытываю при этом то, чего не испытывал уже давно.