Твой Гунтуш.
P.S. Кстати, о твоей просьбе я не забыл и после долгих поисков сумел-таки раздобыть для тебя рецепт «лагехакте лебер» (рубленой печенки).
Продукты:
2 луковицы (цвибл), головка чеснока (кнобл), три ложки превосходного масла (шмальц), три свежих куриных печенки (лебер), три ломтика высушенного хлеба, три крутых яйца, петрушка, соль и перец.
Способ приготовления:
Обжарить цвибл и кнобл в шмальце, пока не станет коричневым, как щеки феллаха.
Добавить куриную печенку и хорошо прожарить.
Охладить.
В зависимости от степени твоей скупости, добавить хлеб и яйца в количестве, обратно пропорциональном количеству печенки.
Мелко перемолоть в мясорубке.
Подавать:
Зачерпнуть получившуюся массу ложкой, положить в центр большой тарелки и с помощью вилки тонким слоем размазать по всей поверхности, дабы создать оптическую иллюзию изобилия.
Для гурманов: Посыпать по вкусу небольшим количеством петрушки.
Для религиозных: Можно натереть на терке (рибайзн) крутое яйцо и крошками написать «браху» (благословение).
Айн гуттен аппетит.
Эльза, дорогая,
Иногда я предаюсь размышлениям о природе веселья и думаю о том, каков источник радости и восторга. Откуда они к нам приходят? Я хорошо помню, что мой дядя Янкеле был страшный весельчак. Он лучился радостью и весельем везде и всегда. Ему было так хорошо, что он не мог не делить свою радость с другими. На каждый случай жизни у него имелась шутка или прибаутка. Его раскатистый смех был знаменит не только среди родственников, но и среди всех знакомых. Я также хорошо помню, что страшно удивился, когда Янкеле выбросился с восьмого этажа и погиб. Я тогда был еще совсем мальчиком. Помню похороны. Пришло множество людей. Женщины, в соответствии с польской модой, прикрывали головы платками, а мужчины были в авиационных очках фирмы «Рей-Бан». Все выражали соболезнования в связи со случившимся несчастьем, прекрасно понимая, что несчастья — это неотъемлемая часть жизни. Но когда гости разошлись и остались только ближайшие родственники, скорбь неожиданно сменилась атмосферой буйного веселья. Все уселись за стол. Мой отец встал и объявил, что хотя Янкеле и покончил с собой, прыгнув с восьмого этажа, однако он умер не просто так, а ударившись о тротуар, и это научно засвидетельствованный факт. Сидевшие за столом покатились со смеху и не переставали смеяться все семь дней траура.
Уже тогда я понял, что радостный смех и бесконечное страдание — две стороны одной медали. В веселых шутках иногда таится глубокая печаль. Зачастую шутки — лишь пленка, прикрывающая грусть.
Мои родственники, конечно, решили, что Янкеле только притворялся весельчаком, а на самом деле его веселость была криком о помощи. Поэтому каждый раз, начав хохотать, я спрашивал себя: «А не зову ли я тоже на помощь?» Если я усмехался, то сразу со страхом думал: «А не начало ли это моего конца?» При первых позывах смеха я сразу спохватывался и задавался вопросом: «А может, уже пора прыгать?»
Принято считать, что когда человек весел и счастлив, он забывает о страхе смерти и перестает думать о смысле жизни. Возможно, в радости и веселье все это действительно есть. Однако у меня обычно бывает наоборот. Каждый раз, когда наедине с собой или при людях я разражаюсь смехом, в голове у меня сразу же начинает звучать голос матери: «Понтер, — говорит она, — ты все больше и больше походишь на дядю Янкеле».
Каждый раз, когда, спускаясь по бесконечным склонам абсурда, я отдаюсь стихии веселья, мой чуткий нос улавливает стойкий запах боли существования.
Твой Гюнтер.
Письма, относящиеся к самому позднему периоду их отношений
Эльза, любимая,
Вот уже много лет я замечаю, что людей очень огорчает исходящий от меня холод. Я имею в виду главным образом женщин вроде тебя, отчаянно жаждущих проникнуть в мои самые сокровенные мысли и чувства. В постели вы вроде бы прекрасно понимаете, что ваша роль сводится исключительно к тому, чтобы снять напряжение в промежности у мужчины, но потом ваши желания вдруг резко возрастают. Подавай вам, видите ли, душу мужчины, его сердце. Пока вам просто хочется секса, вы притворяетесь легкомысленными искательницами приключений. Когда вас обуревает похоть, когда между ног у вас становится горячо и влажно, вы рады любому знаку внимания. Вы счастливы, даже если у мужчины едва стоит. Но, позабавившись, накончавшись и настонавшись, вы начинаете петь совсем другие песни. Сначала вы поете их тихо, а затем все громче и громче, пока не переходите на вопль. И вас уже не остановить. Вы говорите о постоянных отношениях, восхваляете любовь до гроба. Вам хочется завести детей, вместе проводить выходные и праздники, и вы даже требуете, чтобы на лето вас вывозили на курорт. И вот я задаюсь вопросом: как мы до этого докатились? Как случилось, что похоть и вожделение переросли в бурю чувств, капризов и всякого рода материальных претензий?
Я никогда не понимал, почему женщины так хотят бурных эмоций и постоянства. Даже когда я чувствую себя страшно обиженным или хочу покончить с собой, я осознаю, что это всего лишь результат метаболических процессов моего организма. Мы обмениваемся веществами, мнениями и чувствами. Мы торгуем соками своего организма, превращаем белки в желания, желания в потенцию, а потенцию — в эрекцию. Я не являюсь пленником своих эмоций. Я отношусь к ним с метафизическим скепсисом.
Сколько я ни пытался понять, что такое любовь, мне так и не удалось это сделать. Если вдуматься, наши чувства — вещь совершенно недоступная для понимания. Не важно, о любви идет речь или об эстетических переживаниях. Например, я понял, что люблю тебя, только потому, что ненавидел тебя, потому что мне недоставало тебя, потому что я желал тебя, потому что ты явилась передо мной обнаженная и сделала мне минет, потому что ты села на мое лицо, потому что я не желал тебя больше видеть и потому что знал, что не смогу прожить без тебя ни одной минуты. Любовь — это всего лишь запутанный клубок чувств, пустое слово, лишенное значения, языковой ярлык.[44] Это означающее, лишенное означаемого, за которым стоят абсолютно иррациональные формы поведения. Слово «любовь» — своего рода волшебная палочка, которая будто бы все объясняет, проясняет, дает разгадку для загадки и проливает на все свет. Но в действительности этот свет очень смутный и призрачный. Я понял, что ненавижу, потому что люблю, а люблю — потому что мне больно. Я печалюсь, потому что мне весело, я желаю, потому что мучаюсь, и т. д. и т. п.
Любовь черпает силу в эмоциональной неразберихе. Она скроена из противоречий. Она представляет собой невероятное сочетание двух полюсов — общего и частного. Рядом с тобой я хочу быть принцем твоей мечты, абсолютным совершенством, пределом твоих женских желаний. Видя тебя с раздвинутыми ногами, я хочу быть супермужчиной, наделенным неисчерпаемой потенцией и постоянной эрекцией. Рядом с тобой мне хочется покорить Олимп, быть самым универсальным человеком на земле, но одновременно с этим — и самым обычным человеком. Я хочу, чтобы ты любила не великого и могучего Гюнтера, а Понтера маленького и заурядного. Ужасного болтуна, склонного к полноте и страдающего геморроем. Гюнтера, у которого потеют подмышки и воняет изо рта. Любовь для меня означает право быть анонимным, заурядным и незаметным. Такова природа разнополой любви.[45] В этом ее сила, и в этом же ее слабость. Попытка быть одновременно и «общим» и «частным» обречена на кратковременность. Невозможно быть и тем и другим вечно. В конечном счете, мы отказываемся от своих грандиозных претензий и выбираем заурядность. Мы учимся довольствоваться малым, перестаем мечтать о великой любви и удовлетворяемся короткими, случайными встречами, которые покупаем за деньги. Мы перестаем искать в любви то, чего не можем найти в жизни. С грустью и печалью мы обнаруживаем, что любовь, этот венец диалектики, выбивает у нас почву из-под ног и навсегда изгоняет нас из Рая.
45
Похоже, что этой фразой Ванкер намекает на свои возмутительные радикальные взгляды и выражает свое отношение к идеологии маргинальности. У этой идеологии было очень много противников в либеральной среде. По Ванкеру, в любви между мужчиной и женщиной проявляется суть диалектики. Судя по всему, по мнению Ванкера, в любовном влечении разных полов находит свое выражение противоречие между общим и частным. Во время любовного акта мужчина и женщина попадают, так сказать, в рай абсолютного бытия. Любовь дает мужчине и женщине возможность совместно испытать наиболее возвышенные переживания и постичь самую суть эстетического.
Во время полового контакта разнополых индивидов каждый из спаривающихся является для другого идеальным представителем своего пола, однако во время спаривания голубых это становится невозможным. Занимаясь любовью, Иосиф и Хайм не могут быть друг для друга идеальными представителями противоположного пола, поскольку они взаимно отрицают (denial) один другого. Поэтому, считает Ванкер, голубым не дано пережить диалектического единения. На условно-рефлекторном (conditional) уровне для них закрыта дверь в царство возвышенного. Ванкер утверждает также, что из-за этой «диалектической» неполноценности, голубые не способны достичь ничего в серьезном искусстве. Пределом для них является дизайн одежды.
Напомню, что в свое время, в эпоху политической корректности, взгляды Ванкера подвергались сокрушительной критике. Его называли гомофобом и даже психически больным. Однако Ванкер никогда на эту критику не реагировал. Во всяком случае, мы не знаем ни одной его полемической работы на эту тему. Впрочем, в наши времена данная тема не представляет никакого интереса для интеллектуалов. —