Я выпила ещё кофе, на этот раз горячего, и села за переводы, одетая в шорты и легкомысленную рубашку на голое тело. Посторонние мысли не давали сосредоточиться, и настоящая работа началась ближе к вечеру, когда сияние дня не отвлекало. Я пообещала себе работать до полуночи, а потом немного выспаться перед ранней прогулкой. В два часа ночи спохватившись, что через полтора часа мне уже просыпаться, я героически, в тридцать минут закончила перевод и отослала его в издательство. Не раздеваясь, я прилегла на диван и, конечно, проспала. В шесть утра я подскочила с бьющимся сердцем. Мне снилось, словно мы с Рустамом собираем светящиеся грибы в глухом лесу под громкоговорители дорожно-патрульной службы. Я обнаружила в телефоне тридцать семь пропущенных звонков — и зачем я отключила звук? — и ещё двенадцать сообщений. В первых из них мой длинноволосый друг оптимистично ждал меня, потом спрашивал, где же я, отчаянно обещал уйти домой, оправдывал меня всеми возможными способами и желал спокойного утра. Я улыбнулась и стала спать дальше.
Как хорошо быть девушкой. Даже если делаешь глупости, тебя оправдывают, тебя же и не спрашивая.
3.
Трезво обсудив ситуацию в полдень следующего дня, мы выбрали утро встречи с субботы на воскресенье. Так меньше вероятности проспать и попасть в приключения.
Таким образом, у меня оставалась ещё пятница на работу, а в субботу я намеревалась сделать немного всякого по дому и отдохнуть в полную силу, чтобы к утру воскресенья быть готовой для рассветной романтики.
Первая часть этого плана удалась на славу. Я переделала столько работы, что сама не поверила. Это срочно потребовалось отпраздновать. Я позвонила моей верной Марине, которая всегда была готова поддержать меня в трудную минуту походов по магазинам и в кафе, и мы с ней отправились в «Ля Буше» — условно это кофейня, но я знаю ещё со времён зимних встреч с Шахиматом, что там подают самое изысканное вино из тех, за которые не приходится отдавать по четыре зарплаты разом.
Марина — в летнем открытом и одновременно вечернем до томности, с бесконечными ногами и черешневыми губами, глаза её влажно блестят в предвкушении отражения атак вероятных поклонников, и мы пьём венгерское полусладкое — оно такое мягкое и доверительно обволакивающее душу, что ночные огни за окном превращаются в размытые цветные пятнышки уже после третьего бокала, мы делаем серьёзные лица и вежливо едим курицу. Свежий воздух и прогулка вдоль реки по гранитной набережной немного освежают, но тело слишком заполнено счастьем от разговоров по душам, телефонов поклонников, вкусов и ароматов; я привычно разуваюсь, ощущая с удовольствием горячими ступнями свежесть гранитной плитки, а Марина героически продолжает идти на каблуках, правда, только первые триста метров, а потом всё равно следует моему примеру; мы сидим на ступеньках, болтая ногами в воде, и розовые звёзды на акварельно краснеющем небе уступают место светло-сизым оттенкам. По прохладной реке с дымкой тумана к нам приходит аромат свежего хлеба, и мы, повинуясь неизбежному, смеёмся над собой и ищем раннюю кондитерскую; всё так же босиком и в вечерних коротких платьях, мы пьём утренний кофе с горячими сладкими булочками, сидя в плетёных креслицах летнего кафе, которое ещё не открылось, и ветер с реки треплет над нами кораллово-розовую ткань тентов с заграничными словами.
4.
В школьном возрасте время кажется бесконечным и невероятно вместительным. Например, вполне можно бросить девушку, чтобы потратить два года на то, чтобы заняться спортом, чтобы через два года предстать перед ней обновлённым красавцем и обнаружить, что она уже встречается с другим, например.
Дашенька эффектно сидела на полу в своём коротком цветочном сарафане, поглощала черешню и с негодованием рассказывала мне про то, что когда она решилась повести Петра на пляж, тот внезапно сообщил, что берёт тайм-аут: ему требуется привести фигуру в порядок.
— Он совершенно не думает, что через год или два я устану ждать. А я взрослею, мне безумно хочется понимания и регулярных объятий, а его интересует только его фигура! Как девчонка, ей-богу.
Даша вся была перемазана в черешневом соке, даже коленки, и ораторское искусство её в этот день было необычайным. Я заметила, что ногти она деликатно накрасила неуловимо нежным оттенком, а глаза её были подведены и оттого ещё более выразительны.
Девочка злостно нарушала все финальные штрихи моего вчерашнего плана.
Я, конечно, проснулась очень поздно, по вдохновению убралась в квартире, и тут зазвонила Даша — едва я взяла звенящую трубку, как её звенящий голосок начал умолять меня разрешить ей ко мне прийти. Движения мои приобрели скорость ураганного ветра, и квартира блистала, а я побежала за угощением.
Я купила пирожные и черешню и зашла домой. Пахло старой фотографической техникой и кожаными чехлами из-под неё. А в туалете пахло табаком дорогих сигар. Словно кто-то тут жил без меня эти двадцать две минуты. Все эти запахи напоминали мне одного учителя немецкого языка и музыки, который предпочитал фотографировать на старую «Лейку» из вкусно пахнущего коричневого чехла, а если и курил, то дорогие сигары по четыре фунта стерлингов за штуку — он заказывал их из Англии, пижон. Память на запахи иногда работает очень неожиданно.
Даша примчалась уже через три минуты, и ещё через пять минут мы весело смеялись над чудесами ловкости, которые она проявляла, пытаясь вразумить непокорного поклонника и вернуть его на путь истинный, то есть к ней на кухню лопать пирожные. Поклонник, он же Пётр, он же Юлька, показывал характер, мучился с гантелями и срывался только в воскресенье, тайком поедая у Даши трубочки с заварным кремом, пока она мыла руки.
Не всё так плохо, подумала я, и мы отправились гулять и наслаждаться солнцем, парком, смешными собачками карманных форматов и трогательными парочками. Даша вооружилась фотоаппаратом, который весил больше, чем она, и деловито снимала всё, что удостаивалось её внимания. Я поедала вишнёвое мороженое, когда моя бывшая ученица, а ныне доверенное лицо, Оля в традиционном бледно-зелёном повстречалась нам на пути и, приветливо поздоровавшись, пообещала забежать ко мне вечером. Даша ревниво заметила, что некоторые проявляют неоправданную фамильярность с учителями. Но, постаравшись быть справедливой, созналась, что Оля в целом достойна дружбы со мной как со старшим товарищем. Я знала, что у девочек своеобразная дружба-соперничество: обе наперегонки занимались музыкой, графикой, плаванием, фотографией и, что удивительно, математикой летом, просто чтобы заслужить моё одобрение.
Когда Даша ушла, у двери плавно материализовалась Оля, и с ней, конечно, мы закончили беседы далеко за полночь. Стараясь быть честной и выглядеть виноватой, я написала длинноволосому другу, что встреча снова откладывается, и, проводив часам к двум ночи девочку домой, где её родители уже стихли, вернулась к себе и категорически уснула.
5.
На самом верху Соловьиной горы я подвернула ногу. Не сильно, но обидно. Оступилась, и нога под странным углом провалилась куда-то. Я хотела предстать перед длинноволосым другом в более выгодном свете. Вместо этого я с перепачканной штаниной доковыляла до него и села на холмик, поросший бурой травой.
Мой друг понял меня без слов. Мы даже не поздоровались ещё, а он уже аккуратно стянул с меня кроссовок и носок и стал массировать подвёрнутую щиколотку.
Мой друг был высокий и худой. И я не думала, что у него такие сильные руки. Я старалась не морщиться, когда он пальцами стискивал мне сухожилия, но потом по ноге разлилось такое тепло, что я сразу ожила. А всего пять минут назад готова была позорно сбежать обратно домой. Ну как сбежать… Доковылять.