— Ну да, как видите.
Интересно, что было бы, если бы я сказала, что занято.
Мужчина представился как Энди и сообщил, что он музыкант из рок-группы, а в честь сегодняшнего большого церковного праздника он хочет сделать мне подарок. Я тут же напряглась, готовая сбежать с низкого старта при первой возможности. Энди милостиво хочет разрешить мне его сфотографировать, а потом, если фотография выйдет удачной, купить её у меня. Кроме того, его интересовали мои познания в астрологии. Но тут он отвлёкся на собаку, пробегавшую мимо, и я тайком всё-таки улизнула.
Я вспомнила, что эту скамейку называют скамейкой для странных людей. Интересно, я странный человек?
3.
— Я не Шахимат. Я его старший брат-близнец. Меня зовут Фаруд.
— Брат-близнец, но старший? — Я сегодня мастер задавать важные и своевременные вопросы.
— На шесть минут старше. И есть ещё Саруман, он на четыре дня младше Шахимата.
— На четыре дня? — Тут я уже удивилась по-настоящему.
— Он двоюродный брат, но похож так, словно родной.
У меня пересохло горло. Я сглотнула, поперхнулась слюной и закашлялась. Фаруд внимательно смотрел, как я дрожащими руками хватаю чашку с водой, пью, а потом вытираю слёзы. Когда кашляю, всегда слёзы на глазах.
…Я сидела на полу и слушала корейскую музыку. Рядом — синяя пиала с чаем. Не в руках, а на полу. Я протянула руку, взяла пиалу, но поставила её на место. Песня звучала вновь и вновь: я записала её на кассету восемь раз подряд. Я так и не могла расстаться со старым кассетным магнитофоном, который мне подарили на шестнадцатилетие. Я уже несколько раз разбирала и чинила его своими руками, не всегда удачно. Но по ночам я слушала на нём сербское и итальянское радио, а днём иногда ставила кассеты. И ещё россыпь конфет в разноцветных фантиках — тоже прямо на полу, у ног.
Светало, и Фаруд ушёл всего полчаса назад. Мидии, кстати, он так и не приготовил.
4.
После ночных разговоров частенько хочется что-нибудь сжечь. Переписку, мосты и всё остальное.
— Вот я и удивился, почему она смотрела на меня глазами, совершенно меня не узнающими,— сказал он. Фаруд? Шахимат? Я не знаю. Во мне слишком много прохладного грузинского вина, а ладони и ступни слишком холодные, чтобы голова хорошо соображала.
— В коротком светло-зелёном сарафане. И босоножках.
Как я.
Нацуко. Почему Нацуко?
Эта девушка назвалась ему Нацуко. Я помню героиню японского мультфильма, которую так звали, и ещё у любимого художника есть такая модель. С нежным лицом, любит спать и, как я, ходить босиком, даже в длинных юбках. С ней самые любимые картины.
Шахимат брал чашку с чаем странно, тремя пальцами, осторожно дул на неё, и его губы в этот момент выглядели задумчиво, словно он собирался что-то сказать, но в последний момент передумывал.
Он ушёл под утро, оставив меня наедине со мной. И с пустыми мыслями.
Шахимат встретил мою двойницу. Это было так странно, что я не могла ему поверить. И я не верила ему, что у него есть братья. Мне всё это казалось какой-то нелепой игрой.
5.
Пять лет назад небо было голубее, пирожки с картошкой вкуснее, а деревья выше. Последнее я выяснила опытным путём, ударившись макушкой о ветку дерева в парке. Кажется, раньше я забиралась на это дерево с трудом. Я ни разу не замечала тут старого особнячка и факультета шпионажа. Ручка на двери была прохладной, и я долго в нерешительности держалась за неё, пока она не согрелась.
— Заходите, Кристина Робертовна.
Я вздрогнула и обернулась. За спиной стоял симпатичный студент с юношескими наивными усами, в руке портфель, на носу очки, а причёска — как после крепкого и сладкого сна.
— А вы откуда… меня знаете?
— Это же факультет шпионажа,— улыбнулся он и раскрыл передо мной дверь.
Я поблагодарила и вошла. Внутри было просторно и уютно одновременно, как всегда в университетах. Сдобная старушка-вахтёрша, лучисто морщинистая, вязала что-то полосатое. Кивнула мне и пододвинула для автографа тетрадочку, где уже было вписано моё имя. Меня стали одолевать смутные сомнения, но любопытство было всё равно сильнее. И если на первом этаже мрачноватые кабинеты, пронумерованные в случайном порядке, слабо заинтересовали меня, то на втором этаже в «Аудиторию им. Э. П. Фандорина» я даже осторожно просунула голову. Пусто, чисто, в стиле японских школ, и солнце гуляет по партам. Рядом была кафедра методов Дойля. Не решилась заглянуть: пахло математикой.
Дверь деканата была распахнута, и внутри развевались на свежем ветру прозрачные занавески, а за столиком с компьютером сидела молодая рыжеволосая девушка — в весеннем коротком бежевом платьице, загорелая уже с головы до ног, в босоножках с такими тонкими ремешками, что мне сначала показалось, что она вовсе босиком. Она тут же улыбнулась мне, вскочила и подвинула стул, чтобы я села.
Я пыталась понять, что я хочу у неё спросить. Как поступить на факультет? Есть ли у Шахимата братья? Где продаются такие миленькие бежевые платьица и босоножки? Ничего не приходило в голову. Внезапно меня осенило:
— Вы ведь отправляете студентов на практику? Мне нужен такой студент.
Дело решилось в считанные минуты, как ни странно. Мне дали небольшую анкету, рыжеволосая девушка сбегала куда-то и принесла заверенную пачку документов на вымышленное имя, согласно которым в моё полное владение на месяц поступал некий Вениаминов Иван Витальевич. Главное, не перепутать, подумала я, где там Веня, Ваня и Виталий. Рыжеволосая, светящаяся в лучах солнца по коридору насквозь, стремительно увлекла меня за собой в приёмную, мягко шагая в невидимых босоножках; я старалась не влюбиться в её фигурку и смеющиеся глаза; в приёмной сидел давешний студент с усами и в очках. Вихрастый и очень серьёзный. Почему-то мне захотелось засмеяться, но я сдержалась.
— О. Так это вы. Я Вениаминов, Иван Витальевич,— представился он, протянул было ладонь для рукопожатия, но тут же смутился и засунул её в карман.— Можно просто Ваня. Имя все всегда путают, так что я не обижаюсь.
— Ну что вы, Ваня,— сказала я мягко.— Как вас можно перепутать.
— Тогда приступим.— Он поддёрнул брюки и сел, указав мне на место на скамейке рядом. Мы сидели в пустой аудитории, нас овевал ветер в распахнутые окна, и я думала: какой такой Шахимат, когда можно просто пойти загорать и есть манговое мороженое? Но отступать было поздно. Как говорят французы: достал вино — изволь пить.
Я рассказала всё. Про двойницу, про братьев, про дверь напротив и временную длинноногую блондинку, двойное сердце, калуа, уроки немецкого и музыки, про босоногих тайландских танцовщиц и старопортугальский язык, баска и поезд времени. Иван старательно и быстро записывал.
— Вы что-нибудь знаете про кафедру графического волнения?
Я ответила, что слышала про неё однажды в летнем парке. Иван растолковал мне, что это самая важная кафедра в институте, и Шахимат («как вы его называете», добавил он) работает там уже лет десять, не меньше. Надежда забрезжила во мне, как обычно, где-то в районе пола. Когда я волнуюсь перед чем-то важным, у меня начинает покалывать в районе щиколоток, и мне безотчётно хочется совершать танцевальные движения.
— Но мне давно этот Шахимат кажется подозрительным,— доверительно проговорил Иван вполголоса. И пообещал через неделю предоставить первые результаты.
6.
Лето катилось к закату, если верить календарю, а если верить погоде, то где-то рядом располагалась Африка, повернувшись ко мне экватором; поэтому днём мы с Дашенькой спасались у реки и соревновались в легковесности одеяний, благо, что от жары все плавились и не очень остро реагировали на нашу красоту; вечерами верная Марина караулила меня у подъезда и вела в «Ночное кафе», окружённое прохладной водой; благословенные пруды и немного реки позволяли глубоко за полночь вести неторопливые и умные разговоры и вдохновляться напитками и тёплым жареным рисом с овощами. Спать получалось с рассветом, часа по четыре, но и этого казалось много. В промежутках между этими безусловно важными делами я ухитрялась работать: переводила книгу про любовные отношения в жизни пчёл и опасности для пасечников в брачные периоды их подопечных. Книга была такой смешной, что я работала с удовольствием, а поэтому вдвое быстрее обычного.