Девочка вскочила с пола.
— Кристина Робертовна, можно, я вас обниму?
— Как будто я хоть раз говорила «нет»,— я снова улыбнулась.
Дашенька крепко обняла меня, не глядя нащупала ногами босоножки в полутёмной прихожей и, помахав мне рукой, ушла.
2.
Буду учить их мимикрировать под французов, подумала я, устраиваясь на своём месте в середине вагона. Благо, с французами я знакома не понаслышке. Я была очень удивлена, когда меня пригласили работать на факультете шпионажа и сыскного дела — преподавать французский язык. И многозначительно пояснили: настоящий французский, а не по учебникам. Раздолье; и смутные опасения, смогу ли я. Но опасения жили во мне секунд шесть: авантюризм победил.
Я расправилась с постелью и полотенцами, поставила сумку вниз и тут же заварила себе кофе. На сутки с лишним нужно приучать себя к растворимому. Я взбила кофе с сахаром, капнув туда горячей воды, и добавила какао. Кипяток из титана, по ощущениям, был градусов под двести, и я опасалась расплескать ароматный кофе на голые пятки пассажиров. Почему-то люди в поездах всегда длиннее или толще, чем лавки, и компактные исключения вроде меня крайне редки.
Соседи, заворочавшись от аромата кофе, сначала настороженно принюхивались, а потом стали инстинктивно разворачивать шуршащие пакеты с курицей, яйцами и пирожками, повально наливать чай и раскладывать редиску с помидорчиками. В вагоне воцарились уют и гастрономическое умиротворение. Проводницы сердито бегали по вагону и ворчали, что кипятка на вас не напасёшься, а потом все туалеты займут. Я заметила, что проводницы сегодня не из тех, на кого хочется любоваться.
Свет в вагоне выключили раньше, чем я дочитала восьмую главу в книге про учительницу французского. Я сердито засопела и пошла за чаем. А что ещё делать, так рано спать я не привыкла. Проводница материализовалась из небытия и ещё раз напомнила о пользе экономии. Я упрямо налила горячей воды и, купая в ней пакетик с чаем, на ощупь отправилась обратно. Путь от моего места до титана с кипятком занимал тридцать два шага, я успела это выяснить ближе к полуночи. Обратно гораздо быстрее, потому что приходилось спасаться от внимательных проводниц. Меня в красных шортах и белоснежной маечке оказалось очень легко запомнить.
Надо мной проживала очень милая семнадцатилетняя девушка с бесконечными ногами, изящными руками и строгим личиком. Она взяла с собой в дорогу ботанический атлас и плюшевую собачку. Напротив — широкий в талии усатый мужчина, папа этой самой девушки и ещё одного беспокойного молодого человека лет девяти. Молодой человек успел два раза чуть не свалиться с верхней полки на усатого папу, но невозмутимый папа вовремя заталкивал его обратно наверх. Время от времени он снабжал детей едой в специально упакованных пакетиках — чувствовалась заботливая женская рука, или даже две, собиравшие всех в дорогу. Пока ещё не все заснули, я любовалась на девушку-соседку, прекрасную и высокую, как гладиолус, и на молодого человека, который слишком часто ходил за чаем мимо наших мест.
3.
В полуночной темноте в проходе возникла старушка. Она терпеливо тащила на выход огромную тяжёлую сумку. Первым моим порывом было вскочить и помочь ей, но внезапно я помимо своей воли подумала, что как-то очень спать хочется, и где вообще мужчины в вагоне, и осталось ей совсем немножко до выхода.
Спустя четыре минуты старушка возникла в том же направлении, но с другой сумкой, поменьше. Бедная, набрала тяжестей, медленно подумала я, задрёмывая и стыдясь того, что не встаю и не помогаю. К третьей сумке я пересилила себя и помогла донести вещи до выхода. Что можно было везти такого тяжёлого, как не слитки свинца и чугуна, не знаю, но сумка оказалась не последней. Пока я спускала поклажу на перрон полустанка, старушка принесла ещё одну сумку, средней тяжести. В точности такую, какая была у меня. Я не поверила. Но, спуская сумку вниз, запустила пальцы в боковой карман и нащупала свой паспорт. Вот же неугомонная старушка. Я не знала, сколько поезд будет ещё стоять на полустанке, поэтому забросила свою сумку назад и скорее кинулась к проводнице, пока хрупкое создание отправилось за очередной добычей. Проводницу я еле добудилась, и мы успели конфисковать у старушки все вещи (кажется, даже её собственные) и оставили на перроне.
Поезд тронулся. Бабушка одиноко и покорно стояла на пустом и узком перроне, и мне было по-дурацки жалко, что из её авантюры ничего не получилось.
4.
Наконец, глубоко за полночь, я засыпаю, и мне снится сон, который я вспоминаю потом в деталях, как вспоминают любимый фильм.
Я сижу голышом на своей полке в вагоне, закутавшись в простыню. Свежий ветерок из поднятого окна шевелит мне волосы и остужает ноги, на которые не хватило белой простынки. Вагон почти пустой, и передо мной, как на лекции, ходит Шахимат с указкой и кусочком мела, а за ним классная доска. Он говорит мне что-то и рисует на доске формулы, которые не имеют отношения к его речи — это просто для развлечения. Он читает лекцию на латинском языке, но слова я запомнила на русском; не знаю, как так вышло. Шахимат выпил слишком много рома, и его язык заплетается. Чтобы это не было так заметно, он и перешёл на латынь:
— В нашем мозге хранится вся информация, которая только может быть. Обо всех фактах прошлого, настоящего и будущего. Обо всех вещах и людях. В нас живут миллионы других людей, и иногда их можно разбудить в себе. Но вся эта информация — как замороженные фрукты в холодильнике, закодирована специальным образом. Эта информация не пригодна к использованию, пока крестики и нолики не сложатся в нужную картину. Ассоциации, сны, прочитанные книги — всё делает своё дело. Иногда нам снится то, что будет, мы просыпаемся и удивляемся. Иногда видим во снах фантастику, которая для кого-то — реальность. Во снах мы можем говорить друг с другом, если находим способ, и иногда просто приходим во сны друг к другу. У нас в мозгу уже всё есть. В человеческой голове так плотно всё зашифровано, что можно восемь раз уместить всю информацию подряд, и ещё место останется. Из-за того, что там всё так плотно, мы и не находим ответы сразу на все вопросы.
Шахимат, как и в моём школьном детстве, любит ходить из угла в угол, пока что-то рассказывает. Он быстро шагает по вагону из конца в конец, и мне очень сложно следить за ним — приходится вертеть головой так, что простынка постоянно сползает с плеч и коленок, и Шахимат наконец замечает:
— Кристина, вы что, голая? Немедленно вон из класса! Простыни сдать в гардеробе! — до ужаса знакомый высокий голос.
Он распахивает для меня вместо двери окно, но слишком сильно, поэтому сам вываливается наружу, в тёмную ночь, и я, вздрогнув, просыпаюсь.
Все мирно спят. К счастью, я немного одетая и даже укрытая покрывалом. Освещение тусклое, под потолком себе под нос. Девушка-соседка чувствует себя как дома, потому что её босая нога свесилась с верхней полки, и я испытываю непреодолимое желание её пощекотать. И не удерживаюсь, конечно. Девушка вздрагивает, убирает ногу и пытается рассмотреть в полумраке, кто это. Я уже мастерски прикидываюсь спящей, но со второй верхней полки раздаётся тихий смешок. Я сама едва сдерживаю смех и изобретательно посапываю в совершенно расслабленной позе. Через полчаса, впрочем, я снова отправляюсь за чаем. Во тьме я вижу на чашке соседки бордовый подтёк. Это значит, что она любит красный чай, но не любит мыть за собой посуду. А утром я сижу у себя на покрывале, поджав ноги, мы все вместе играем в карты, и девушка незаметно пытается меня пощекотать, не зная, что я не боюсь щекотки. Это моя секретная суперспособность.
Мы проезжаем станцию Гремячий Ключ, и я пытаюсь вспомнить, откуда у меня в голове это название и почему оно кажется таким знакомым. Следующий полустанок называется Ключищи, а потом — Малые Ключики, и это нас всех смешит.
Мы несёмся на такой скорости, что телефон совершенно не ловит сеть. Быть вне связи забавно и немного пугает, особенно когда поезд начинает издавать такие звуки, словно оперный хор привидений бродит по пустому замку и пробует голосовые связки. В один момент связь неожиданно появляется, и мне приходит сообщение с неизвестного номера: «Сегодня меня забрало счастье». Я не знаю, как к этому относиться, поэтому мы наперебой придумываем историю, когда телефоны решают поговорить со своими владельцами, но пишут всякую чепуху.