Я варю себе кофе, чтобы действие вина прошло. Мне хочется прогуляться — на улице тридцать четыре градуса, самое время надеть прозрачный сарафан и невидимые босоножки.
Я стою на кухне босиком в квадратах солнечного света; кофе пахнет так, что сразу становится хорошо. Я поправляю на себе футболку — длинную настолько, чтобы не казалось неприличным, если это единственная одежда на мне; почему-то мне кажется, что соседи из дома напротив одобряют тот факт, что я распахиваю шторы и окна настежь.
Звонит телефон — номер неизвестный, но почему-то я знаю, кто это.
— Привет,— говорит Шахимат.— Вам нужно было сразу со мной связаться. Нацуко вас едва нашла, два раза туда и обратно ездила.
========== 10. Шахимат и клетчатый плед ==========
В час небывалого жаркого заката я сидела на полу и медленно думала. У ног, в приятной близости, стоял стакан с оранжадом. На город свалились такие горячие дни, что можно было покрыться потом, пока моргаешь, а любое движение рукой ощущалось, словно меня окунули в кисель. Клубничный и ещё очень тёплый. Одежда была в какой-то другой комнате, я не помнила, в какой. Вся, без остатка; на одежду не хотелось даже смотреть. Но сейчас мне предстояло её найти и надеть. У меня намечалось очередное собеседование в институте. Я пошла и встала под холодный душ — четвёртый раз за вечер, хотя и понимала, что эта ничтожная полумера всего на несколько минут, до того момента, пока я не начну вытираться полотенцем.
1.
Я купила себе платье-невидимку. Оно было восхитительного почти шоколадного цвета, как в той рекламе (не помню, в какой), и цвет этот почти не отличался от цвета моего загара. По крайней мере, мне так казалось.
В подъезде пахло как в парной в мужской бане, и не надо спрашивать, откуда я знаю, как там пахнет; но этот запах хоть и тяжеловатый, но приятный, что редкость для подъезда. Что, впрочем, не отменяет того, что я уже через несколько шагов покрылась испариной от духоты.
Какое счастье, что я работаю дома без выраженного графика, а не в офисе с девяти до шести после потного автобуса.
Вечер вобрал в себя всё тепло дня; тепло — это мягко сказано; мягко настолько, настолько мягким бывает асфальт, когда термометр, смущаясь, показывает плюс тридцать шесть. Когда пересекаешь границу между тротуаром и дорогой, асфальт выдыхает снизу вверх весь накопившийся жар; если бы было холодно, то ногам было бы приятно; сейчас же они тонут в асфальте, проваливаясь на пару сантиметров, и два-три не сбритых волоска шевелятся от этого горячего дыхания.
Массивная дама, уборщица, очень широкими движениями вытирала шваброй ступени, потом схватила ведро и выплеснула воду на тротуар, прямо мне под ноги.
— Чёрт, как это прекрасно,— сказала я вслух, отпрыгивая.
Дама даже не повернула ко мне головы.
Маленькое происшествие взбодрило меня. Дальше я шла не такая вялая. И всё равно чуть было не врезалась в мужчину, который шёл навстречу, словно не замечая меня. Я увернулась в последний момент.
Пик моей уверенности в том, что платье действительно действует как шапка-невидимка, был достигнут, когда меня чуть не сбила машина. Я выразилась не так деликатно, как рядом с уборщицей.
Я зашла перекусить в небольшой кафетерий на Малой Бисквитной — до собеседования оставался ещё час.
Через семь минут и сорок секунд за столик рядом со мной сел Шахимат. Он не обратил на меня никакого внимания, развернул газету и принялся за кофе. Я гадала, действительно ли я стала невидимой? Расслабилась и просто стала смотреть на него.
Шахимат был слишком чистоплотным: после летнего зноя и пыли его туфли безукоризненно блестели, а светло-бежевый костюм не имел ни одной складочки. Сквозь аромат кофе я чувствовала сдержанный аромат парфюмерной воды, очень мужской и приятной.
— Вы мне сегодня снились.
Странная затея, рассказывать кому-то, что он тебе приснился. Часто девушки делают такое, чтобы показать человеку своё небезразличие. Вроде так прямо не скажешь, а про сон можно — я же за своё подсознание не отвечаю, и мало ли что с того, что во сне мы с тобой сегодня занимались любовью; оно само приснилось, не виноватая я.
Эти мысли пронеслись у меня за долю секунды, и ещё я параллельно успела удивиться и вздрогнула, ведь я уже смирилась с тем, что он меня не заметил.
— Как?
— Здравствуйте, Кристина Робертовна.
— Здравствуйте. И всё же, как?
— Там был плед,— сказал Шахимат.
2.
— А плед был коричневый?
— Коричневый.
— Клетчатый?
— Конечно.
— И с бахромой?
— Разумеется, с бахромой.
— Значит, правильный был плед,— удовлетворённо сказала Дашенька.— Но как же в нём было жарко, наверное!
— Ещё бывают синие пледы,— заметила я.
Девочка основательно задумалась, накручивая прядку волос на палец.
— Пожалуй, да, они не уступают.
Она допила грейпфрутовый сок, вытерла усы и поставила стакан рядом с собой, потому что сидела по своей привычке на полу, вытянув голые ноги в сторону бесконечности. Я посмотрела на свои ноги. Мне они стали нравиться больше, чем в начале лета.
— Но знаете,— сказала Даша серьёзно,— обычно это девушки придумывают, что им снится кто-то, чтобы добиться внимания.
3.
Собеседование перенесли на следующую неделю. Студенты объяснили мне, что тот, кто должен был провести это самое собеседование, не захотел приезжать в такой дождь, потому что долго работал над новым типом грима. Что ж, своя специфика.
А дождь упал на город внезапно. На мне всё было таким тонким, что я не знала, как спасти телефон и документы, поэтому шла очень быстрым шагом (это надо написать большими буквами, потому что я была на каблуках), но всё равно промокла до нитки. Плюс был в этом один, но существенный: в институте меня тут же окружили студенты, уволокли в уютную тёплую аудиторию, принесли плед и полотенце — откуда они в институте? — причём плед клетчатый и с бахромой, а полотенце синее, размером с плед, и в руках у меня тут же оказался стаканчик с шоколадным кофе; в общем, как-то так сложилось за последние дни, что меня тут любили.
Внезапно появилась какая-то суматоха, все студенты испарились, а рыжеволосая красотка шёпотом позвала меня в святая святых.
— Приехал! — И я почувствовала, как она произнесла это с очень большой буквы.
Меня, чудесным образом почти высохшую, проводили в деканат; я смиренно остановилась возле сухого и задумчивого старичка за столом — но он оказался секретарём делопроизводства. Декан же ждал меня в следующем кабинете. Высокий и нескладный, он стоял у окна, засунув руки в карманы куртки.
— Здравствуйте, Юрий Сергеевич,— сказала я, почти не удивившись. Труднее было не назвать его Зомбием Петровичем.
Он кивнул мне и спросил бумаги. Я передала ему папку, и он невнимательно перелистал несколько документов.
— Вы приняты, конечно.
Я опешила:
— Нет, ну подумать только. Я дольше готовилась, чем собеседование проходило.
— Так в этом и смысл.
С этим я не могла спорить.
— Давно вы тут?
— Уже третью неделю. Именно как декан. А так, конечно, давно. Только это секрет.— В его жёстких чертах промелькнуло подобие улыбки. Я подавила в себе желание улыбаться шуткам начальства.
Мы ещё немного поговорили, и я засобиралась.
— Рогалик, кстати, вкусный был,— сказал Зомбий Петрович, когда я уже была в дверях.— Спасибо!
Я улыбнулась.
4.
— Я учусь фотографировать,— говорит Шахимат, и голос его по телефону в сумерках звучит загадочно.— Вы меня спасёте? Побудете моей моделью немного?
— Да,— говорю я,— конечно,— говорю я, а сама думаю, что надеть, и что волосы нужно немного подравнять, и куда девать синяк под левой коленкой, и что губы обветрены, и что нужно серёжки хотя бы день поносить, чтобы уши привыкли, и что на левой щеке едва заметный прыщик, и неплохо бы сходить к Алёне, которая занимается маникюром, и о боже, о боже, что же делать, не отказаться ли,— я приду, а когда? — И ещё блеск для губ купить, а то закончился, точно.