Я исследовала школьное расписание и внезапно увидела непонятное: «ОЧВ», у восьмого «В» класса. Только у него. Тогда ещё я не знала учеников по именам, поинтересоваться доверительно было не у кого, и у меня в голове нарисовалась соблазнительная расшифровка: «Основы чародейства и волшебства». Я пообещала себе правдами и неправдами побывать на загадочном уроке, но весна закончилась мгновенно, и я так и не выполнила обещание.
— Даша, раскрой мне секрет.
— А? — Даша приготовилась к самому интересному, выдавать мне сокровенные тайны.
— У твоего класса был предмет такой. «ОЧВ» в расписании. Что там было?
— А… Я и не знаю, учитель так ни разу и не пришёл, и нам на лишний урок геометрии заменили.
Загадки, как и мечты, должны оставаться в веках и множиться.
4.
Звонит отец Петра и требует вернуть камеру, обманом отнятую у сына. Я полна деликатности и благодушия — после бархатистого кофе и горячего душа с лавандовым маслом — но разгневанного родителя это не трогает. Искренне пытаюсь ему объяснить, почему фотокамера у меня, но он не просто не слушает — он не хочет слушать, только требует. Под конец я не выдерживаю:
— Игорь Иванович. Прежде чем обвинять во лжи других, разберитесь с собой. Не думаю, что вы можете назвать себя образцом честности. А камеру я, конечно, верну, но не вам, а сыну, которому она и принадлежит.
Игорь Иванович шумно сглатывает, сопит и бросает трубку. Разумеется, я немного узнала о сложной семейной ситуации Петра ещё в начале полугодия: к тем ученикам, кто замкнут и предпочитает одиночество, нужно проявлять повышенное внимание. Я снова чувствую себя ужасно взрослой, но усталой. Меня спасёт сэндвич, это я точно знаю.
Радио ворчит на английском языке. Единственный язык, который мне не даётся: жёванный и скомканный. Разве что в песнях Тома Джонса и Пола Маккартни он бывает красивым; но в песнях и китайский язык очень красив.
5.
Заявление об уходе я подала именно из-за этого — школа стала меня затягивать. Как радужное болото; я всё больший вкус стала находить в общении с учениками, в том, чтобы ежедневно придумывать трюки, приковывающие ко мне внимание. Сколько себя помню — рассуждаю я с высоты своего несерьёзного возраста — все всегда разбегались со временем. Всё хорошее заканчивается особенно быстро. Поэтому я боюсь этой школы, в которой мне неожиданно понравилось после семилетнего отсутствия. Ребята стали какими-то другими, и даже горшки с цветами на подоконниках никто не опрокидывает. Нет былого запала.
Я боюсь своей дружбы с учениками. Они все разлетятся в разные стороны, как только представится возможность: за рубеж, на работу, замуж, к детям, к скверным любовникам и печальным приключениям, а я снова буду пить кофе на своей крошечной кухне одна. Я боюсь всего, к чему меня притягивает, и чем больше привязанность, тем больше я хочу отдалиться. Хорошо, что хотя бы с учениками есть естественная дистанция. А Шахимат, ускользающий от меня снова и снова, притягивает и интригует; не исчезай он так внезапно, будь он в поле моего зрения постоянно, я бы подсознательно самоустранилась. Я такая умная, что всё это осознаю, и такая глупая, что никогда не прислушиваюсь к себе.
Сбросив туфли, я валяюсь на траве в парковой зоне и смотрю в небо. Облака стоят на месте, а стоит задуматься, как они уже на другом краю горизонта. Как это у них так получается, я не знаю. Глаза сами собой закрываются — свет слишком яркий, и я отдаюсь расслабленному настроению. Какое-то насекомое ползёт по ноге, я стряхиваю не глядя, но оно упрямо возвращается вновь. Терпеть не могу ползающих по мне букашек, поэтому тут же подскакиваю:
— Ой.
— Здравствуйте,— говорит Шахимат.— Вы будете смеяться, но я соскучился.
У него в руке сорванная травинка. Когда я раскрыла глаза, он не рискует щекотать ею мою коленку.
Шахимат выглядит подозрительно молодо, словно ему лет тридцать пять.
— Длинноногая блондинка успела утомить вас? — спрашиваю я, как всегда вежливо.— Здравствуйте!
Он улыбается и неожиданно признаётся:
— Вера — не моя спутница. Это просто хорошая знакомая, согласившаяся сыграть роль.
— Для меня?
— Для нескольких людей сразу.— Он снова улыбается, подлец.
Я поднимаюсь и подбираю туфли и сумочку. Мы спускаемся к набережной, и плитки нагреты солнцем так, что едва можно наступать, но в этом какое-то особое удовольствие. Я захожу в воду довольно глубоко — мой синий сарафан и без того короткий, но приходится ещё приподнимать краешек ткани, чтобы не намочить.
Шахимат терпеливо стоит на солнцепёке и ждёт меня. Лишь вдоволь нагулявшись и слегка поранив ногу о какой-то камень, я выхожу на берег, оставляя мокрые следы, немного окрашенные красным.
— Вы поранились?
— Нет, это тут цвет воды такой. Скажите, Шахимат, а куда вы меня хотите увезти?
— Это не я, это Лис… Погодите, вы откуда знаете?
— Нуууу, как вам сказать. Шпионская сеть, всё такое.
— Кристина Робертовна. И всё же?
— Тут на плитках горячо. Я пойду домой, вы не возражаете? Не увозите меня, пожалуйста, в ближайшие три месяца, я хочу съездить на море. Обещаете?
— А куда я денусь…
— Так куда вы меня собирались увезти?
Шахимат мнётся и в конце концов говорит, что месяца через три попробует мне рассказать. Я не против: терпение — не самая моя сильная черта, но деваться, как было справедливо замечено, и правда некуда.
6.
— «Она слишком необычная, словно не из этого времени»,— копируя голос Шахимата, чуть высокий, но с необычными модуляциями, сказал Пётр Юлин.— Вот так вот. И добавил: «И она рано или поздно догадается». Потом они молчали долго. Я думал, ушли. Но они просто сидели и, кажется, смотрели в одну точку. Тот, второй, сказал: «Тогда, может, увезти её?» — а вот что ответил Принцесса, я уже не понял. Что-то короткое и отрывистое, но задумчивым голосом. Мне кажется, я должен был вам это рассказать.
Пётр внимательно рассматривал пустую тарелку. Я спохватилась и достала эклеров.
— Эти ещё вкуснее,— проворчал мальчик.— Что же вы раньше о них не сказали. Кстати, вы знаете латинский?
— Немного,— кивнула я.
— Может, вам воспроизвести диалог на латыни?
— Я тебе и так верю,— я вздохнула.
Вопросов всегда больше, чем ответов. Почему так всё? Кто такой этот Шахимат? Я всё меньше верю в его истории.
Что же мне теперь делать?
Я решила тоже поесть пирожных. Пётр один явно не справится.
7.
Даша прибегает ко мне без предварительного звонка, я немного удивляюсь, но она влетает, чем-то ужасно возбуждённая, и, на ходу теряя босоножки, садится на диван и говорит:
— Мы придумали, где вас спрятать. У родителей есть дача, там есть всё, даже интернет, а вам же сейчас всё равно, из дома работать или нет? Правда? Я уже с родителями поговорила, они согласны, даже рады.
— Дашенька.
— Только не отказывайтесь! — Она смотрит на меня умоляюще.
— Дашенька. А почему ты решила, что меня надо куда-то прятать?
Девочка внимательно смотрит на свои загорелые ноги и смущённо говорит:
— Мне Юлька сказал.
— Что именно тебе Пётр сказал?
— Ну… Только не ругайтесь. Он вообще всё рассказал. Что вы в опасности. Шахимат строит козни. Я знаю, кто был вторым, я ему так и сказала! Это Зомбий Петрович, честное слово, они всегда парой ходят, как два сапога! Они хотят вас куда-то утащить.
— Дашенька, помнишь, я говорила тебе: пробуй ставить себя на место других людей.
Даша кивает как-то вопросительно.
— Вот ты на моём месте. Ты узнаёшь, что тебя хотят похитить. Будущий похититель особенно этого и не скрывает, ухаживает за тобой, внимателен к тебе чрезмерно. У него дома какой-то непонятный шкаф и исчезающая блондинка с волосами до… Ну в общем, по пояс. Я узнаю, что Шахимат — его настоящее имя. Или одно из имён. Он знает старинный португальский язык, пятивековой давности. Он умеет возникать всюду, где я нахожусь, в любое время дня и ночи. И самое главное: он сумел уговорить Самую Упрямую на свете Старушку, живущую напротив, сдать ему квартиру, да ещё так, чтобы она уехала восвояси на неопределённый срок.