Девочка смотрит на меня расширившимися глазами.
— Что бы ты чувствовала на моём месте?
— Странно и страшно,— отвечает она,— но до ужаса любопытно.
— Вот и мне до ужаса любопытно. Поэтому я пока не вижу серьёзной необходимости где-то прятаться. Но,— поспешно добавляю я, чтобы не расстраивать девочку,— я не отказываюсь от твоего предложения. Вполне вероятно, что в определённый момент мне потребуется укрытие.
Даша довольно улыбается и непроизвольно тянется за конфетой; хлопает себя второй рукой по ладони и невинно смотрит на меня.
— Я ничего не видела,— смеюсь я и сама разворачиваю ей конфету.— Кстати, а что это Юлька так с тобой разоткровенничался?
Даша, загорелая, умудряется покраснеть до корней волос:
— Я… В общем, я взяла ситуацию в свои руки. Напекла ему пирожков, и… Он предложил мне прогуляться вместе. Неслыханное дело. Мы гуляли, гуляли, даже немножко… в общем, мы обнимались, а когда мужчин приласкаешь, они становятся такие податливые, и все секреты рассказывают.
========== 4. Шахимат и бакарди ==========
Утром персикового цвета прямо посреди города около фонтана случайного путника ожидало сказочное: полтора десятка юных принцесс в пурпурных, золотистых, яшмовых и цвета шампанского платьях сидели на бортике и охлаждали уставшие ножки в воде. Повсюду рядом были разбросаны их туфельки, и негромкие нежные голоса звучали почти как тихая музыка. Где-то поодаль сторожили их покой юные джентльмены в белых рубашках и брюках глубокого синего цвета, почти все в галстуках, почти все сонные, но оживлённо беседующие. Такое бывает в конце мая иногда, под утро.
1.
Я пробираюсь сквозь густые заросли абрикосовых деревьев в поисках одной из принцесс. Её зовут Оля, и я не вижу её уже с полчаса, не меньше. По инструкции, мне бы тут же поднять тревогу, собрать всех взрослых или почти взрослых и методично прочёсывать местность. Но я не хочу нарушать волшебства утра после выпускного бала, где мне была отведена не самая завидная роль штатной дежурной, и ещё — я знаю, где может оказаться пропажа.
Оля в бледно-зелёном платье сидит на гранитном бортике и смотрит на зарождающийся день. Невысокий мост по левую руку нестерпимо сияет золотом — загадочное явление, он ведь просто из бетона и металла. Редкие облака подкрашены акварелью, а малахитовые туфельки рядом с Олей поблёскивают в такт плещущимся волнам. Одна туфелька опрокинулась набок, но девочка так увлечена зрелищем, что не слышит даже моих шагов. Я деликатно дотрагиваюсь до её плеча, и Оля вздрагивает; «вы меня напугали» — «извини, пожалуйста, я беспокоилась, куда ты запропастилась» — девочка глядит на меня добрыми сонными глазами и снова прикрывает веки. Я начинаю беспокоиться, и тут моё чуткое обоняние обнаруживает слабый аромат — судя по всему, чёрный ром, бакарди или что-то вроде этого; откуда его взяли, ведь все на глазах? Неважно; мне приходится взять девочку под мышки и под колени и уложить её на скамейку неподалёку — ещё свалится в воду; благо, она очень скромной комплекции. Я возвращаюсь за её туфельками и раздумываю, кто был тот принц на сером ишаке, кто напоил безотказную девочку; причёска и платье в полном порядке, беспокоиться вроде не о чем; я варварски предвкушаю, как лично заставлю искупаться в реке этого принца в полном облачении.
Я сажусь рядом, бережно укладываю голову девочки себе на колени и массирую поочерёдно точки на висках Оли и на её ладонях между большими и указательными пальцами. Относительно скоро девочка совсем приходит в себя, смущённая, поднимается, подбирает туфельки, и мы идём к классу; «только никому не говорите, пожалуйста» — и я с улыбкой киваю, а потом между делом интересуюсь про бакарди — Оля поражена, но говорит, что пила только «пепси», и напиток ей показался каким-то странным. Я, усталая после дня дежурства и бессонной ночи, шампанского и пустых разговоров, немного завидую: мне приходится соблюдать дресс-код и ходить в красивых, но, разумеется, неудобных туфлях, а девочка лишена этих условностей.
Дальше — дело техники; мы беседуем с доверенным лицом, Анной Ивановной, пышной и очень доброй, но при этом ужасно наблюдательной; за какие-то две минуты мы устанавливаем круг подозреваемых и сужаем его до Инессы; всё до неприличия просто: Серёжа Волков, её тайная страсть, сегодня всё больше смотрел на Олю в изысканном бледно-зелёном, нежном и волшебном, чем на Инессу в агрессивном рубиновом; и не только смотрел; оставалось только устранить соперницу, а лучше — выставить её в неприглядном виде; миссия провалилась, а Инесса на наши заключения лишь презрительно покривила губы: «а чего она лезет на рожон?» — моего педагогического таланта оказалось недостаточно, чтобы пояснить, кто именно лез на рожон. Анна Ивановна очень доброжелательно сообщает, что брат Инессы, скорее всего, не одобрит её поступок — её единственная болевая точка, потому что в глазах брата девочка стремится быть совершенной во всём, и спаивание противниц не входит в список положительных моментов. Инессин взор потухает, и мы понимаем, что конфликт в целом исчерпан.
Какие страсти. Мне бы так, а то всё ужасно спокойно и стабильно.
2.
Чуть раньше — конец апреля, но уже очень тепло, как в начале июня — я иду и любуюсь полуночными звёздами; натыкаюсь сходу на тихо дышащую скалу по имени Зомбий Петрович, он делает вид, что это не он, и ускользает на ночном трамвае, а я растерянно стою на рельсах и слушаю удаляющийся звон.
Надо освежить голову, и я по привычке спускаюсь к реке; нахожу, где поглубже, вешаю одежду на перила и плаваю в тёмной холодной воде, а когда возвращаюсь, прямо на ступеньках сидит девушка в лёгком сиреневом платье, опустив ступни в воду, и любуется звёздами — из деликатности, пока я не оденусь — хорошо, что я в купальнике, а не как задумывала; «здравствуйте, Кристина Робертовна!» — «Оля? Ты не поздно гуляешь? Привет!» — я улыбаюсь, не сразу признала её, и потом мы сидим рядом, и девочка — почти выпускница, с неземным спокойствием — делится со мной, что по тёплому времени часто приходит сюда. Прохладные гранитные плиты, умиротворение, красивые резные перила. Ей хватает трёх часов сна, а остальное время нужно чем-то занимать, и она мне рассказывает, на что похожи созвездия, если перевернуть их вниз головой. И ещё — что у класса концентрически-расходящаяся структура с семью ярко выраженными девиациями. И о тантрических разновидностях любви на расстоянии. Я заслушалась и пожалела, что редко общалась с девочкой раньше. Она всегда с чуть сонными глазами — как мне казалось, это немудрено с таким графиком; оказывается — нет, просто разрез глаз такой, томный.
Молодые учительницы вроде меня вообще частенько ощущают себя ученицей-двоечницей перед целым классом хитрых людей, которые что-то ужасно интересное знают, жаль, не по учебной программе; и где-то тут нужно находить точки соприкосновения, чтобы казаться мудрой и заслуживать доверия. Это стало получаться ближе к весне; до этого — вежливая заинтересованность, потом настоящая, и сполохи радости и восхищения, но не более; к марту дети стали по-настоящему считать меня своей.
3.
Чего боишься, то и происходит. В начале марта, к праздникам, я подготовила для ребят замечательный урок: все цвета радуги, палитры умиротворённые и кричащие, распечатала репродукции красочных фотографий и картин: утренний кофе с нежными розами, голландские натюрморты, пастельные зарисовки и глубокие портреты, босоногие девушки в разноцветных платьях, бегущие по лугу, и парочка снимков с пирожными всевозможных оттенков. Голова кружилась от многообразия цветов.