Она вздохнула с облегчением, когда он отошел. Это даже лучше, что они увиделись, она проверила себя — воспоминания о нем волновали ее, не он сам. Прав Николай — оставим мертвецов мертвым, а она — живая.
Оля медленно поднималась по лестнице, настоящее волнение поразило ее, совсем не такое, как при встрече с Сероцким. Год они не виделись с Угаровым, как он встретит ее? Они расстались дружески, он пожал ей руку, писал хорошие письма, они не походили на то, что наговорила ей Нина Николаевна. Встреча будет такой же теплой, как расставание, — он встанет, улыбнется, скажет, пожимая руку: «Ольга Ивановна, какими судьбами!» Это будет хорошая встреча, зачем требовать невозможного — ей хватит.
Оля постучала в дверь. Она увидела Угарова, он разговаривал с высоким худым человеком. Угаров прервал разговор на полуслове, побледнел, кинулся к ней, вскрикнул громко и растерянно. Так и она когда-то встретила Сероцкого, она могла это понять. Он повторил ликующе: — Оленька, родная моя, ты!
Она обняла его, закрыла глаза, прижалась к нему.
4
Самолет сперва покружился, потом сел в стороне от становья. Моторы его еще оглушающе ревели, а на крылья и фюзеляж уже карабкались бесстрашные ребята. Первым вылез Ергунов, за ним показался Федюха. Ергунов, смеясь, размахивал руками — приветствовал знакомых. Заметив Олю, он заторопился. Подойдя, он радостно сказал:
— Получайте послание — в собственные руки. Расписки не требуется — у нас без бюрократии. Ну, как жилось в наше отсутствие, медведи не набегали?
Оля видела, как он — будто бы случайно — обвел любопытным взглядом ее фигуру и, поняв, что она заметила его взгляд, смутился и отвел глаза в сторону.
— Спасибо, ничего жили, — ответила она, стоя перед ним, — тоже смущенная и неловкая. — Где уж медведи у нас? С тех пор как появилась радиоточка, они удрали к полюсу — громкоговоритель действует им на нервы.
Он продолжал еще веселее, по-прежнему не глядя на нее:
— Значит, так — вылетаем в полночь. У вас, конечно, все увязано — постели, книги и всякое прочее? А то, пожалуйста, все десять пальцев к вашим услугам.
Оля сказала тихо — она знала, что он ждет этих слов и немедленно обрушится на нее:
— А если я останусь здесь?
Он в самом деле закричал:
— Вздор, вздор, — не переношу, кто больше меня брешет! Абсолютно исключено. Николай меня двумя словами убьет, как палкой, вы не представляете, какой он стал вредный — на всех кидается. В Норильске уже все подготовлено — сиделки и акушерки, и пенициллин с вазелином. Даже хорошая погода заказана — Лукирский обещает первосортный антициклон с незаходящим солнцем во все окна. Пока не родите, ни одной тучки — где еще такая благодать возможна?
Она засмеялась. Это был заранее обдуманный план — и то, что сам Николай не приехал, отговорившись занятостью, и что вместо него прибыл напористый Ергунов. Вероятно, и Нина Николаевна принимала участие в этом сговоре — в последнем письме она ссылалась на свой авторитет врача, категорически требуя ее выезда. Оля все же сказала:
— Ну, пенициллин и сиделки и здесь бы нашлись.
Ергунов недоумевающе оглянулся на тундру, словно отыскивая больницу. В пустом воздухе медленно рассеивалась снежная пыль, поднявшаяся при посадке самолета, — прозрачная пелена синих, золотых и красных вспышек оседала на лица и одежду, превращалась на земле в однообразное белое сверкание. Ергунов широко ухмыльнулся.
— Вы учительница, Ольга Ивановна, — кто вас переговорит, тому двух дней не прожить. Но и мы, между прочим, не лыком подпоясываемся. Так что споры бесполезны — буду исполнять приказы высшего начальства.
— Добрый день, Ольга Ивановна, — поздоровался подошедший Федюха. — Как ваш хозяин?
— А он сам вам расскажет, не беспокойтесь. Удивительный вы народ — шефы. Не можете без обмана. Третий день ждем вас напрасно.
Федюха подмигнул Ергунову.
— Строгая вы у нас, Ольга Ивановна, — так и предполагали, что от вас достанется.
Они шли по нестерпимо сиявшей тундре, солнце было за спиной, но глазам становилось больно. Из становья выезжали грузовые нарты, олени мчались к самолету, запрокидывая рога. Правившие упряжками нганасаны приветствовали шефов криками.
Селифон ждал гостей на крыльце — он был чисто выбрит и одет в военного покроя китель, белый воротничок отчеркивал его смуглую шею, он все время поглядывал на свои ручные часы. Около Селифона толпилось все население становья — кочевые бригады в этом году снаряжались поздно, еще ни один аргиш не ушел к океану. Все были одеты по-праздничному: на молодых сапоги, легкие брюки, пиджаки, короткие пальто — одежда, по старым нормам, не по сезону. Жальских стоял рядом с Тоги, тот тоже держался по-парадному.