Но что такое! На полке, тесно заставленной томами лужицко-немецкого словаря и различными грамматическими пособиями, вдруг вижу светло-зелёную, под цвет первой майской травки, суперобложку с надписью на корешке: «Верхнелужицко-русский словарь»… Вон как, значит, он всё-таки существует! Припоминаю теперь: в Москве что-то мне о нём говорили… Мол, кажется, есть такой или готовится к изданию. Как о чём-то мифическом, маловероятном говорили. Кладу и его в корзинку, почти не листая. Обратил только внимание, что издан он здесь, в ГДР, в 1974 ещё году, а подготовлен московским издательством «Русский язык» и будишинской «Домовиной», а слов в нём 36 тысяч, а составитель некто К. Трофимович (Константин Константинович Трофимович, профессор Львовского университета, виднейший на Украине энтузиаст изучения лужицкой литературы — как узнаю позже). Вот только не указан тираж словаря, да уж, видать, невелик тираж, если в Москве о словаре такие невнятные понятия.
Признаться, судьба никогда не баловала меня особо на почве книжных разысканий. Но тут, по всему видать, исключительный был день и час. Продавщице не много понадобилось времени, чтобы догадаться, откуда я и какой именно дерзкий замысел меня обуревает. Гляжу: несёт, улыбаясь, ещё одну книжку, извлечённую из подсобки. Выражение её лица таково, будто хочет сказать: у нас в Будишине есть всё-всё для того, чтобы приезжий русский наконец-то занялся изучением лужицкой речи! На чёрном супере книги, которую она мне протягивает, крупными белыми буквами — русское заглавие: «Учебник верхнелужицкого языка».
Ну, если у них тут не только словарь, но и учебник имеется, значит, отступать некуда! Но я ещё никак не приду в себя от замешательства и, чтобы скрыть его, машинально листаю книгу. Учебник снабжён эпиграфом. Лужицкий текст расположен сверху, под ним — русский перевод. Начинаю читать и уже не могу оторваться. Решимость прибывает во мне с каждой строкой:
«Чем больше я занимался серболужицким языком, тем более и более в нём открывал красоты, прелести, богатства, своеобразия и неповторимых особенностей…
Боже мой, сколько всего можно на серболужицком языке выразить, высказать, описать! Здесь великое чудо — глагол с его огромной выразительной силой, здесь сокровищница серболужицкого синтаксиса, здесь существительные уменьшительные и увеличительные, здесь наши образные выражения и наши сравнительные обороты, здесь и двойственное число — дуал…
Поистине, здесь в распоряжении серболужицкого писателя такое тонкое, но вместе с тем такое могущественное и даже всемогущее орудие, которым можно мастерски овладеть, лишь работая изо дня в день, до самого конца жизни».
Под эпиграфом имя, кажется, уже давным-давно мне знакомое: Мерчин Новак-Нехорньский! Разумеется, эти слова должен был написать именно он! Итак, вперед! Свой первый урок я начну сегодня же!
Признаться, когда расплачивался с кассиршей, я всё же вспомнил про список. Да-да, про тот самый список необходимых подарков и гостинцев для родных и друзей, список, который каждого советского гражданина, отбывающего на неделю-другую за границу, призван держать в рамках благоразумия и хладнокровной умеренности. Но на улице, стоило глотнуть сырого декабрьского воздуха, приятно пахнущего угольным дымком, и я легко, без натуги придумал, как буду оправдываться дома: «Ничего! зато я привёз вам в подарок свое знание лужицкого языка… Витайте, кнеже! Добрэ раньо!»
Теперь некогда зевать. Пока иду к гостинице, разбираю буквы каждой вывески с лужицким алфавитом, имена улиц и площадей. Вот и «намисто Червьенее Армее» (площадь Красной Армии), к которой выходит углом здание гостиницы. На деревянной эстраде, воздвигнутой по случаю близкого уже Рождества Христова, играет духовой оркестр; в нём человек двадцать Дедов Морозов, они наряжены в такие же красные шубы с белой опушкой, как и наши. А перед ними на площади стоят под зонтиками будишинские папы и мамы с разновозрастной малышнёй, слушают марши и вальсы, прихлебывают дымящиеся паром напитки из вощёных стаканчиков. И никто не обращает внимания на привычный дождь, на угрюмых хмурников, что тащат и тащат над черепичными крышами, над шпилями башен неопрятную поклажу сизых в сумерках туч.
«… Добрэ раньо!» — будто кто-то окликает меня во сне громко и требовательно.
Включаю настольную лампу. Начало второго. За мокрым стеклом окна мутнеют красные сигнальные фонари на шпиле собора. Куранты на ратуше звонят четверть. Спать совершенно не хочется. Меня слегка лихорадит от нетерпения продолжить урок, прерванный коротким забытьем. Уж не собираюсь ли я поставить рекорд на скорость овладения чужим языком? Да нет же, не чужим, поправляю себя в который раз. Это свой язык, только слегка подзабытый за несколько веков отвычки.