Да, теперь, на расстоянии так ясно стало ему видно, что, подлинно, есть великое в малом и что тот, кого считали меньшим и ничтожным, будет почитаться среди достойнейших.
С Яном Арноштом Смоляром он ещё не раз встретится. И в Будишине, и в Петербурге, где с 1847 года возглавит университетскую кафедру славяноведения. Смоляр будет писать ему об открытии в Будишине «Сербской Матицы» — центра по изучению лужицкой истории и литературы, о новых книгах на родном языке. Однажды Срезневский испытает немалое удивление, распечатав конверт с очередным письмом и обнаружив, что Смоляр пишет ему на сей раз не по-лужицки, как обычно, а на русском, который он, оказывается, все эти годы упорно изучал.
В Петербургском университете Срезневскому суждено будет проработать более трёх десятилетий — до самой смерти. Первый в России доктор славяно-русской филологии, академик, декан филологического факультета, автор поистине необозримого числа научных работ — книг, статей, лекционных курсов, публикаций, рецензий, биографических и мемуарных очерков, — он оставит после себя плеяду отечественных славистов (среди его любимых студентов были, кстати, молодые Чернышевский и Добролюбов)… Оставит богатейшие материалы для «Словаря древнерусского языка», над которым работал тридцать пять лет и который будет издан уже после его смерти.
Останутся после него и громадные личные фонды в крупнейших архивохранилищах страны, в том числе великое множество ещё не опубликованных документов о пребывании в Лужицах — путевые тетрадки со столбцами слов, рисунками, маршрутами поездок и пеших переходов, рукописные карты, автографы статей, письма…
Останутся и эти слова, обращённые когда-то к студентам-славистам, но сегодня звучащие как завет для каждого, кто молод духом и кому скучно брести по затоптанным путям массовой науки. «Мы должны любить славянство во всём его объёме, — говорит нам неутомимейший Измаил Иванович Срезневский, — без этого мы не можем иметь истинной любви, истинного уважения к самим себе: это долг нравственности, прямой наш человеческий долг, долг любви родного к родному, брата к брату».
Снова Будишин
Он и сегодня невелик — город Будишин, неофициальная, но вовсе не самозваная столица лужицкого сербства. Можно и сегодня на одной из улиц Будишина увидеть здание бывшей гостиницы «У Молодого месяца», в которой когда-то останавливались Срезневский со Смоляром.
А спустишься вдоль крепостной стены по пешеходному Ютровному пути к мосту через Спреву и увидишь перед собой то самое Доброславское городище, от которого пролегал первый маршрут приятелей по окрестностям Будишина. Тут, прямо от кромки каменистого берегового обрыва, начинаются поля, и почему-то невыразимо радостен своей резкостью и решительностью переход от средневекового городского пейзажа к почти пасторальным сельским видам. Хочется немедленно пойти туда, к деревенькам-вескам, что маячат у горизонта, к голубым горам Чернобогу и Белобогу, к горе Прашице, где Срезневскому показывали источник, «каменный котёл», в воде которого когда-то славянские вожди омывали руки, перед тем как пожать их друг другу в знак союза.
Хочется так много успеть за эти полторы недели пребывания в горно-лужицкой землице. Послушать магнитофонные записи старых крестьянских песен. Поглазеть в местном музее на великолепную коллекцию пасхальных яичек (их раскрашивание здесь почитают настоящим искусством, и каждую весну в конкурсах на лучшее «ютровне яйко» участвуют стар и млад, тысячи школьников и взрослых мастеров, целые города и деревни).
Хочется внимательно обозреть прилавки будишинского Дома книги, где теснятся многочисленные тома на верхнелужицком и нижнелужицком языках: собрания сочинений Андрея Зейлера и другого виднейшего сербского писателя XIX века — Якуба Барта-Чишинского; полистать новое факсимильное издание «Песничек…» Смоляра и книгу о его жизни и творчестве, в которой есть и глава о приезде Срезневского… Подержать в руках томики современных лужицких поэтов и прозаиков, пишущих на родном языке: Юрия Брезана, Кито Лоренца, Юрия Коха, Мерчина Новака-Нехорньского.