— У всех людей, как у людей:, - но тут же задумалась о другом. Галька наверняка знала, что с Борисом ей теперь не расстаться и с Лиданькой не поделить. Как назвать чувство, что налетело, словно ураган? Любовь? Маловато, здесь было что-то большее. Она чувствовала, что стоит на краю пропасти, и ничего человеческого в этом ощущении не было. И птичьего тоже. Ах, если бы от птицы чуть-чуть, почистила перышки и вспорхнула, с облаками смешалась, в небе вольно! Нет, никуда ей не взмыть, впереди только падение и жуткий колодец, глубокий, до конца не долетишь.
Заглянула в комнату, Борис уже спал.
Галька много дней не выходила на улицу, а сейчас вдруг захотела.
«Интересно, — внезапно подумала, направляясь в сторону торгового центра, — Бог видит нас?! Надо у Бориса спросить».
Не встретив никого, прошла несколько кварталов и спустилась по ступенькам в прохладную, прокуренную пивную. Раньше Галька любила бывать здесь, со многими перезнакомилась. Вот и сейчас, едва ступила на порог, подняла руку, приветствуя собравшихся. Люди все были интересные, с собственной историей. Гальку заметили, и она подошла к столику. Указала на горло, дескать ни о чем не спрашивайте. К несчастью ближнего здесь относились с неподдельным состраданием, все полезли с советами.
— Без тоста будешь? — спросил мужчина с пустым лицом, подливая водочки в кружки.
Галька кивнула.
«Хороша я была бы, если б к тому же еще и не слышала», — глотнула и поплыла. Ей показалось, что восстановился голос, и она хотела ввязаться в беседу об оргазмах, что затеяли друзья, но скорбно поняв ошибку, осеклась. За спиной говорили о том же самом, а впереди какая-то баба орала, что сразу кончит, если ей нальют без очереди. У стойки шумели в ответ, если она даже сто раз кончит, пива ей не видать. А вошедший с улицы мужчина удивил Гальку своим членом, что держал нараспашку, направляясь к бабе. И та, увидев его, что было силы заголосила: «Погоди немного, дай горло промочить!» Все заржали. Но очередь наклонилась, отделив бабу, и кто-то сунул ей кружку. Видать все образовалось, потому что через минуту об этом маленьком происшествии забыли. И опять принялись об оргазмах. У Гальки голова шла кругом, и оргазмы ей мерещились то маленькие, как горошина, то огромные, то на столе, то под столом. И от того ли, что выразить себя не могла, рассмеяться, как все или обратить в шутку, засаднило сердце. Потом вдруг подумала, что это над ней издеваются, что у нее все написано на лице, и про Бориса известно, что забрала его у Наташки к себе в постель и не вылезала оттуда до сегодняшнего дня. «Ну что вам за дело?» — хотела прикрикнуть, да не смогла. Ей ли в такую минуту молчать?! Сейчас бы всех поставила на место, хоть бы и до драки дошло. Но тут же опять подумала: неспроста голос пропал, верно рассказывать о том, что у них с Борисом приключилось не надо, все равно никто не поверит. Так и стояла она со своей тайной, мутно уже наблюдая за всеми. Дорогу домой помнила плохо, и сразу повалилась на кровать рядышком с Борисом. Ей казалось, что они качаются в лодке. Она в легком, летнем платье, а он напротив — машет веслами. Жилы на шее и лбу напряглись от усилия, когда весла таранил в воде. Галька ни разу не задумывалась, красив ли Борис, времени думать об этом не было, такой захватывающей была их жизнь, а сейчас вдруг пригляделась и решила, что красивее никого не встречала. Она встала и сделала шаг. Борис, бросив весла, вцепился в борт. Галька, пьяная от восторга, что они одни, что солнце яркое, что платье прозрачное, и все мелочи притаились вокруг, еще раз шагнула и упала к нему на колени, обвив шею руками. Словно наяву, почувствовала, что он ответил, жарко задышал в ухо и боится выпустить ее хоть на мгновение. Изо рта несло перегаром, но Галька, не смущаясь, соскочила с колен, схватила член губами и погрузила в себя. Без цели плавали они на середине озера, явив для окружающих, случись им быть поблизости, странную картину. Борисик легонько толкнул ее, и она открыла глаза.
— Пора, раздевайся.
Галька поднялась с кровати и замотала шею шарфом. Посмотрелась в зеркало, поправила волосы левой рукой.
— Куда пора, Боренька? — спросила губами.
В комнате вдруг стало совсем темно. Галька ощупью вышла на балкон, и внизу тоже ничего не видно. А тишина, какой не могла припомнить. Страшно. Так вот она — бездна! Обернулась в комнату и опять спросила.
— Куда мы, Боренька, что с нами станет?
— Не спрашивай ни о чем, не знаю. Знаю только, что пора.
Они стояли друг против друга.
— Ты королева, Галина, — заговорил Борис торжественно, — белая королева, в царство твое, возьмешь ли меня?
— А то как же, куда ж я без тебя, да и не положено королеве одной?! — Галька прыснула в кулак. Она с радостью поверила бы, что Боренька спятил, мигом вызвала бы перевозку и сама с ним поехала, пусть в дурдом, но лишь бы вместе и лишь бы закончился этот странный день, что пронизал ее под конец до костей. Боренька потянул ее за руку на кровать, и она упала, не зная толком, то ли плакать, то ли смеяться. На мгновение засомневалась, а тот ли он, о ком мечтала всю жизнь втайне от Лиданьки. А что, как не тот? Тогда к чему эти мучения? Она прислушалась к себе. Было тихо, как на улице. Казалось, сердце тоже остановилось. «Может я уже мертвая, как узнать наверняка? И что есть я? Мысль? Порыв? Дуновение ветра? Или может быть, пугающая тишина — это тоже я? Вот и Боренька затих», — Галька мелко задрожала. В одну секунду пробежав всю свою жизнь, чуть не всплакнула от горя, что ничего не поняла, ничего не открыла.
— Боренька, — взмолилась она, — может никуда не надо, давай здесь останемся, в выходные за город съездим, на лодке покатаемся, я во сне видела, а?
— Разве это теперь от нас зависит?
— От кого же, Боренька?
— От хозяина.
Галька аж подпрыгнула, но Борис не заметил.
— Мы уже невольны распоряжаться, раньше надо было:
— От Бога что ли? Так и скажи, а я тебя хотела еще давеча спросить, он видит нас?
— Таких, как мы есть, не видит, но иных, которых сами боимся — видит.
Галька задумалась. Ей и самой не верилось, что каждый ее шаг кем-то учитывается и куда-то причитается, от чего-то отнимается, а к другому складывается.
— А какие мы, которых он видит? К примеру я?
— Видит, какая ты в любви самоотверженная, себя не жалеешь, телом не гордишься, а вроде, как похерила его. Не ешь, не пьешь толком:
— Хорошо ты со мной говоришь. Жалко, что сам мало знаешь, не можешь научить.
— А ты не думай ни о чем, просто подчинись.
— Чему, Боренька? Страшной тишине?
— Пусть тишине, это лучше, чем ничему.
— Скажи, а что тебе я? Почему я? Красивая что ли?
Боренька сильно подвинулся и опять, как тогда, наполовину въехал в нее телом.
— Может и красивая, не в этом дело, мало ли красивых? В самый первый раз, при Лиданьке, ты пробудила смутное воспоминание, что так и должно быть — я в тебе, ты во мне. Я не задумывался, какая ты, наверное, хозяйка дрянная, мать вряд ли из тебя получилась бы. Ты зажигательница Огня! Лиданька, уверен, тоже. Поэтому вы были вместе.
Ревнивое чувство шевельнулось в Гальке, и она чуть не выдала юшошескую тайну, но вовремя прикусила язык. «А что, если все наваждение? Лиданька приедет и развеет его».
Борисик все более и более влезал в нее. Она щупала ступней простыню, боясь приподнять голову и посмотреть вниз. Ей чудилось, что там творится нечто невообразимое. Наткнувшись на скомканную ткань, дорисовала страшную картину тотального Боренькиного исчезновения. Вот он ступил ей на ногу и скользнул внутрь, как в хорошо разношенную калошу. Она пошевелила пальцами, уступая место. И с другой стороны подвинулась. В бедрах стало тесновато. Она поинтересовалась, как бы между прочим, как он намерен распорядиться членом?
Борис усмехнулся.
— Тебе доверяю, хоть до смерти жаль расставаться с ним.
Его лицо все еще было рядом, и Галька расстроилась, что видит его последний раз.
— Не плачь, — успокоил Борис, — у нас будут другие лица, эти мы здесь оставим.
— Какие? — заволновалась Галька, — красивые?