Вы что-то сказали? Нет? Простите!
Далее. Я открыл, правда, не помню, при каких обстоятельствах, болезнь, которая называется... как же она называется?.. которая называется ПОТЕРЯ ПАМЯТИ. К сожалению, я забыл, где потерял тетрадь с этим открытием, и поэтому сразу перехожу к другому заболеванию - СКАЧКООБРАЗНОСТИ МЫШЛЕНИЯ.
Вы что-то сказали? Нет? Простите!
От скачкообразности мышления я сразу перехожу к следующей болезни ВЕРБАЛЬНЫМ ГАЛЛЮЦИНАЦИЯМ, то есть слуховым обманам чувств.
Вы что-то сказали? Нет? Простите!
При этом заболевании больной слышит навязчивый...
Вы что-то сказали? Нет? Простите!
Больной слышит навязчивый голос, которого нет.
Эта болезнь была открыта случайно. Я шел по коридору и думал о научных открытиях. Вдруг из шкафа кто-то мне говорит: "У тех, кто много думает, возникают слуховые обманы чувств. Садись и пиши диссертацию!"
Я, конечно, ответил: "Вы что-то сказали? Да? Спасибо!" И под его диктовку записал все, о чем я здесь говорил.
Надеюсь, вы не оставите мои открытия без внимания... мания... мания... мания...
Загадочный портрет История одной находки
На картине мировой живописи есть еще белые пятна, иными словами темные места. Таким темным местом явился для меня один портрет, яркий документ своей эпохи. Но какой эпохи? - оставалось загадкой. Месяцы кропотливого труда в БАНе, а говоря точней в Библиотеке Академии наук - не принесли заметных результатов.
Тогда я вновь посетил тот зал и посредством одного из пальцев стал осторожно осматривать картину. Здесь-то мне и пришла на помощь служительница, проснувшаяся от шума.
"Что вы делаете?! - закричала она. - Это же XIX век!"
"Как?! - ахнул я. - Этот яркий документ эпохи дошел до нас из XIX века?!"
И служительница объяснила: "Мы барахло не вешаем! У нас сугубо XIX век! Потому как при входе в зал - объявление: "Искусство XIX века"!
Загадка была разгадана. Оставалось только узнать, кто же он, автор этого портрета? Месяцы кропотливого труда в БАНе, а говоря короче - в Библиотеке Академии наук - не принесли заметных результатов. Был только установлен размер полотна.
И вновь я посетил тот зал и посредством указательного ногтя стал осторожно колупать краску. И вновь мне пришла на помощь проснувшаяся служительница.
"Не хапай пальцами картину Кипренского!" - закричала она.
"Как?! - ахнул я. - Это полотно принадлежит кисти Ореста Адамовича Кипренского, художника самобытного дарования?"
И служительница объяснила: "Внизу подпись. Очи-то разуй!"
Я снял очки: действительно внизу стояла подпись - Кипренский.
Загадка была разгадана окончательно. Оставалось только узнать, кто же изображен на портрете. Я уже запарился в БАНе, а попросту говоря - в Библиотеке имени Академии наук, - но картина не прояснялась. Было установлено только, что портрет - задумчив, кучеряв, в бакенбардах и с руками, сложенными на груди.
И вновь я посетил тот уголок и посредством верхних конечностей стал осторожно ощупывать бесценное полотно. И вновь мне пришла на помощь проснувшаяся служительница.
"Руки прочь от Пушкина, бурбон!" - закричала она.
"Как?! - ахнул я. - Это портрет отца нашей литературы Пушкина?"
И служительница объяснила: "Вот же табличка присобачена!"
Я снял с очков пот: действительно рядом была присобачена табличка: "Кипренский. Портрет Пушкина".
Страшная догадка мелькнула в моей голове! Я положил руку на плечо скромного труженика охраны памятников старины и сказал: "Знаете ли вы, старина, немым свидетелем чего сейчас являетесь? Вы являетесь свидетелем разгадки портрета Пушкина, автора текста к песне "Подъезжая под Ижоры"".
И служительница сказала: "Идите в баню!"
И я действительно пошел отмываться в баню при Библиотеке Академии наук.
Загадка была почти разгадана. Оставалось только узнать, чьи отпечатки пальцев на замечательном портрете Пушкина?
Волосы не зубы - отрастут Воспоминания писателя
Писать я начал рано: когда стал лысым. Тогда, знаете ли, гимназисты были другими: их стригли до основания и каждый день. Об этом-то я и написал свой первый рассказ. Но показать его товарищам не решился и потому прочел им вслух. Гимназисты слушали молча и засмеялись только в одном месте - над фразой: "Волосы не зубы - отрастут".
Тогда-то я и понял, что мое призвание - литература, - и помчался к Аркадию Аверченко - редактору тогдашнего "Сатирикона". В редакции я страшно волновался: не знал, куда деть руки, ноги, глаза, что прочесть какую именно строчку из рассказа. Но Аверченко прочел сам и сказал:
- Рассказ не получился. Но есть удачная фраза: "Волосы не зубы - отрастут".
Эти слова крупного литератора (он уже тогда весил килограммов сто) вдохновили меня, и, спустя четыре года, я переделал фразу в стихотворение.
Долго я не решался показать его известному поэту тех лет Сергею Есенину. Наконец я встретил его на Невском проспекте, воспетом с такою чудной силой Блоком. Есенин по обыкновению своему был в лаптях, в цилиндре, с собакой Качалова и с женщиной, смутно напоминавшей мне Шаганэ. Сергей Александрович восторженно принял революцию, но, прочтя мое стихотворение, хрипло сказал:
- Голубая... Голубая муть! Кроме последней фразы: "Волосы не зубы отрастут".
Именно тогда я понял: только трудом можно достичь сияющих вершин драматургии, - и развернул полюбившуюся всем фразу в пьесу.
Долго я не решался ее показать агитатору и горлану нашей литературы Маяковскому. Но когда пришел к нему в седьмой раз, Владимир Владимирович, уже освободившийся от оков футуризма, пригласил меня к себе и, прочтя мою пьесу прямо на лестнице, в течение минуты, сказал во весь голос, не разжимая папиросы:
- Д-д-дрянь! Есть, впрочем, одна фраза: "Волосы не зубы - отрастут".