– Дело не только в Адельгейде, но и в вас, Ойген.
Аллеманец удивился:
– Во мне? Но ведь у меня как раз всё в порядке.
– Если бы у вас всё было в порядке, Адельгейда бы хоть что-то чувствовала, но это не так, – терпеливо пояснил Джудо и решил перейти к делу. – Расскажите подробно, как у вас это происходит.
Это предложение привело их в замешательство. Джудо воздействовал им на разум, чтобы они стали откровеннее, но продавить привитые с детства аллеманские представления о приличиях было непросто.
Ойген схватил кувшин, налил себе оранжада, выпил залпом и сказал, глядя в стакан:
– Мы… ну… Адельгейда в спальню уходит первой. Когда я туда прихожу, она уже в постели, в супружеской сорочке, свет погашен, всё как положено. И я тоже надеваю супружескую сорочку… ложусь сверху и… Иногда приходится поправлять сорочки, чтобы попасть в прореху, а не в ткань. Если не попадаю сразу, то у меня твердость ненадолго пропадает. Тогда мы просто лежим, обнимаемся, целуемся, пока не… пока у меня не встает… он. И пробуем снова.
Джудо осторожно уточнил:
– Хм, какая прореха? Вы имеете в виду – женский орган?
– Нет, – прошептала пунцовая Адельгейда. – Прореха на супружеской сорочке… Внизу. Чтобы через нее… заниматься любовью.
Паладин вдруг понял, что сидит с открытым ртом. Он его тут же захлопнул, покрутил в пальцах четки, успокаиваясь, и задал еще один вопрос:
– То есть вы занимаетесь любовью в ночных рубашках с особыми дырками на причинных местах? Но зачем это? Разве нельзя просто поднять подол и… не говоря уже о том, чтобы вообще снять рубашки.
– Но это ведь непристойно, – пискнула Адельгейда. – Мне… мне очень стыдно раздеваться, это можно делать только когда никто не видит.
К вопросу раздевания Джудо решил вернуться чуть позже, а пока поинтересовался у Ойгена:
– Вы сказали – лежите, обнимаетесь, целуетесь. В сорочках. А как вы обнимаетесь и целуетесь? Подробнее, пожалуйста.
– Э-э-э… за плечи… Прижимаемся друг к другу и целуем губы, – пояснил Ойген. – Я боюсь трогать ее груди. Один раз пробовал только, и Адельгейде было больно.
Джудо перевел взгляд на Адельгейду:
– А что вы чувствуете во время соития? Вам больно? Тяжело? Может быть, есть тянущие ощущения в животе, боли в груди и спине?
Она помотала головой и тихо, запинаясь, сказала:
– Мне только после… там… немного неудобно, чуточку саднит... иногда.
Джудо вздохнул:
– Пройдите, пожалуйста, за ширму, разденьтесь – мне придется вас осмотреть, – и на этот раз он все-таки глянул ей в глаза. Аллеманка тихонько охнула, опять залилась краской, послушно встала и прошла за ширму. А Джудо сказал Ойгену:
– Конечно ей было больно, если вы схватили ее со всей силы за грудь. Женские груди очень нежные, и хотя они на ощупь мягкие, это вовсе не значит, что их можно тискать как угодно. И вот вам мой первый совет: выбросьте к чертям эти ваши супружеские сорочки. Ваши тела созданы Творцом, в них нет ничего постыдного, тем более друг для друга. Вы же муж и жена, вы давали у алтаря определенные клятвы, и боги соединили вас, чтобы вы любили друг друга, дарили друг другу радость, познавали друг друга так полно, как это только возможно. А не совали член в темноте через дырки в каких-то дурацких рубашках.
Сказав так, он вымыл руки в бронзовом умывальнике и ушел за ширму, где уже раздетая Адельгейда, краснея от смущения, стояла, прикрыв руками груди и промежность. Все-таки Джудо на нее воздействовал совсем чуть-чуть, и она очень стеснялась. Он отвел ее руки:
– Не надо ничего стыдиться. Вы же пришли ко мне за помощью, вот я вам и помогаю. Постойте вот так… – он осторожно пощупал ее маленькие груди с жалостливо торчащими розовыми сосочками и к своему облегчению не нащупал ничего. Потом велел ей забраться в кресло и продолжил осмотр. Смотрел он, конечно, не так, как это делают обычные женские лекари, просто легонько щупал промежность и живот, ему как посвященному высокого ранга этого было достаточно, чтобы понять, всё ли там в порядке, нет ли каких-то скрытых болезней или еще чего. Под конец осмотра медленно провел пальцем по ее лону, коснулся розовой маленькой бусинки и погладил ее подушечкой пальца. Адельгейда едва слышно охнула и чуть вздрогнула.
– Всё, можете одеваться. У вас нет никаких внутренних болезней, и по женской части всё в порядке, – сказал ей Джудо. – Даже всё очень хорошо.
– Но тогда почему же я ничего не чувствую, когда мы… когда мы занимаемся любовью?
– Потому что вы не занимаетесь любовью, – вздохнул Джудо. – Вы только совокупляетесь, и не больше. Но это дело поправимое, и, думаю, вам даже не придется идти со мной в будуар.