– Плохо, – сказала сеньора Луиджина. – Жадность ни к чему хорошему не приводит… Я еще в первый день немного удивилась, что мне за постой до последних мелочей всё посчитали, даже солому и воду в конюшне. Ну да запросили не так и много, к тому же за меня казна платит, старосте пришлось бы мне расписку давать, видно, потому и не стал цену драть.
Кавалли тоже удивился жадности поселян:
– Когда я тут в прошлый раз был, с меня деньги не просили, я сам двадцать реалов за отдых и угощение хозяйке дома дал. Просто потому, что слишком долго без особой надобности тут пробыл.
– С вас, сеньор, видно просто не рискнули сами плату требовать, мало ли, вдруг нажалуетесь, – вздохнул священник, и снова потрогал промежность. Видно было, что почти сутки любовного напряжения даром не прошли и теперь у него там всё болит. – А с сеньоры тоже… когда узнали, что надо расписку выдать, забоялись много требовать. Но так-то с нечастых гостей тут дерут столько, что только держись. Вот потому к нам почти никто и не ездит, кроме как по особой надобности.
– Давайте дальше, посвященный. Кажется, я догадываюсь, что произошло, – мрачно сказал паладин. Священник скорбно кивнул:
– Правильно догадываетесь. Словом, поставили в траттории стол. Скромный, аж стыдно. Никто, конечно, не пришел. Народ после третьего часа схарчил всё принесенное, даже черствым хлебом не побрезговали, на дармовщину же. И тут, когда уж скатерти со стола снимали, в село заходит странница. Такая, на паломницу похожая, седая, в простом платье, в старом плаще потрепанном, с клюкой и в деревянных башмаках. Я сразу насторожился – неспроста. Откуда паломникам в наших краях быть и куда им идти? Разве что нарочно в село заглянуть, крюк дать для этого. Так-то в Льоренте обычно заходят, если к Святому Источнику паломничают, там-то по пути. Увидел я ее издалека, как раз в церкви подметал, двери были открыты... Жаль, решил доубирать, не сразу пошел в тратторию… может, успел бы остановить людей. А странница зашла в тратторию, и там, надо думать, поесть попросила, может даже и сказала, что слыхала про Щедрый Стол. Ну а трактирщик с остальными ей отказали в угощении и денег потребовали, а когда оказалось, что денег нет, то стали ее из траттории выгонять с криками – «ходят тут голодранцы, заразу разносят и на даровщину жрать норовят, убирайся ко всем чертям, оборванка!» Кричали они это уже на площади, перед тратторией, я и услышал. Ничего предпринять не успел, только из церкви выскочил… Погнали странницу чуть ли не палками, дети ей вслед улюлюкали. Странница только клюкой махнула, выкрикнула что-то на незнакомом языке и исчезла. Тут-то всех и накрыло чарами. И началось… Я до вечера и полночи как в бреду был, такое творил – вспомнить стыдно. Что-то все-таки соображал, понял, что надо из села как-то выбраться, вот и выбрался. Долго по селу кругами ходил, отвлекаясь, хм, на… всякое. Но таки вышел, хвала богам, и вас вот встретил.
– Что ж, дело прояснилось, – Андреа вздохнул. За время службы странствующим паладином он частенько имел дело с различными проявлениями человеческой дурости, жадности и недальновидности. – Обидели фейри, вот она и наслала на село Проклятие Феи. Точнее – не на село, а на селян. Вы, сеньора, и ваш помощник не попали под него потому, что не местные.
– И что теперь будет? – спросил священник. – Вы с меня чары сняли, но я чувствую, что если в село вернусь, то меня опять накроет.
– С этим делом надо разобраться, – пожал плечами паладин. – Чем я и займусь.
– Но как? Слишком могучие чары, меня вот накрыло, хоть я и посвященный, – священник уставился на паладина с недоверием и надеждой одновременно.