— Мне будет очень грустно, — потупилась я. — Потому что, по правилам Академии, книги должен возвращать тот, кто их взял, а я очень уважаю правила.
— Оно и видно, — кивнул Рихтер, возвращая мне книгу. — Ваше почтение к правилам — когда я говорю «ваше», студенты аунд Лиррен, то имею в виду и вас! — давно уже стало притчей во языцех. И вам, должно быть, известно, что эти самые правила не предусматривают адептов, разгуливающих по двору в… хм… не особенно приглядном виде?
— Это было театрализованное представление! — хором возмутились мы, оглаживая костюмы.
— Я не о вас, — отмахнулся Рихтер. — Студент Ривендейл, я так понимаю, тоже входил в это представление? Или его действия были, так сказать, рекламной паузой? Кратким ознакомлением потребителей с новинками на рынке нижнего белья?
«Кто бы говорил», — невольно подумала я, вспомнив эпизод с василиском и то, в каком виде Эгмонт телепортировался на следующий день из собственной спальни. Штаны на нем, конечно, тогда были, но с преподавателей спрос должен быть строже. Какой пример он нам подает?
Судя по тому как синхронно ладони близнецов дернулись к ушам, им припомнилось то же самое.
— Кто ж знал, что на него так искусство подействует?! — совершенно искренне пожала я плечами. — Песня же хорошая, сами слышали…
Ну кудрявый и кудрявый! Не бросаться же на нас за какую-то насмешку!..
— Ну кое-кто не только слышал. Студент Ривендейл, несомненно, был столь обрадован сим нетрадиционным подарком, что едва не сбил с ног двух магистров, в том числе декана алхимического факультета. А коллега Марцелл Руфин Назон вообще уничтожает последние стратегические запасы успокоительного — те, что чудом сохранились после Савайна…
«Все», — облегченно поняла я. Гроза прошла стороной. С Марцеллом у Рихтера отношения были донельзя натянутые, и сочувствие пострадавшему коллеге получилось не особенно достоверным. Учитывая же, что и мы не пылали к бестиологу большой ученической любовью…
— Значит, так, — подвел итог Рихтер. — Гимн вы сочинять не будете. Мне страшно представить, какой текст вы могли бы представить комиссии. У нас не так много магистров, чтобы столь необдуманно ими рисковать. У вас, у всех четверых, будет особое задание.
— Это несправедливо! — хором взвыли братья, вспомнившие наши с Хельги мучения по мгымбрам и сортам помад.
— Напротив, все будет очень справедливо, — заверил нас Эгмонт. — В самом деле, что это за дискриминация? Вампиров, значит, поздравляем, а остальные чем хуже? Выделяем, получается, по расовому признаку? И по половому, и по возрастному? Нет, так не годится. Поздравлять, так всех. Ваша труппа займется организацией необычных праздников к дням рождения абсолютно всех адептов.
— Всех?! — вырвалось у гитариста.
— Всех, — кивнул Эгмонт. — И ни в коем случае не повторяйтесь. Задание понятно?
— Нет, — встрял неугомонный Яллинг. — А магистров тоже поздравлять?
Я воодушевилась. Для любимых учителей у меня тут же создалось несколько о-очень оригинальных сценариев. Оригинальнее, можно сказать, не придумаешь. Не одному же Рихтеру кичиться воображением — у меня тоже между ушей не ниточка натянута!..
— Нет! — вздрогнув, отказался Эгмонт. Видно, у меня слишком многообещающе сверкнули глаза. — Потренируйтесь… то есть отточите пока мастерство на адептах. Все. Свободны.
— Доигрались, — восхищенно выдохнул эльф-гитарист, когда мы уже стояли возле входа в жилой корпус. — Влипли! В настоящее большое приключение!
— То ж разве это большое… — рассеянно ответила я, выглядывая, нет ли на горизонте злого Генри со шпагой в одной руке и вилкой в другой. — Вот с мгымбром — это да, это большое…
Эльф воззрился на меня с обожанием во взоре.
— Ты лучше скажи, Яльга, — потеребил меня за рукав Яллинг — парик у него уже почти сполз, и выглядело это так, будто на эльфа надета не одна, а целых две шапки. — Чего это Ривендейл этак киданулся, а? Мы ж вроде так не договаривались!
— А какая разница? — философски пожала я плечами. — Может, мелодия не понравилась. Вы там нигде не соврали, э?
Эльфы воззрились на меня как метровая щука — на рыбака, еле-еле вытянувшего ее на песок, а после пренебрежительно сплюнувшего: «Рыба как рыба…»
— Понятно, — быстренько кивнула я, пока «щуки» не последовали примеру Ривендейла. — Вопросов нет. Но в историю-то мы вошли, ага!
Близнецы одинаково ухмыльнулись. Глаза у них разом сделались счастливые-счастливые, как у обожравшегося сметаны кота.
— А день рождения у кого следующий? — выждав положенное для осознания собственного величия время, уточнила я.
Близнецы переглянулись.
— У Вигго фон Геллерта?
— У Энджи де Моран?
— У Полин де Трийе, — вмешался эльф-гитарист. — Девятнадцатого числа, послепослезавтра.
— Ну время-то еще есть, — облегченно вздохнул Эллинг. — А идеи?..
Я криво усмехнулась, старательно скопировав Настоящий Оскал Разбойничьей Атаманши.
— А идеи есть уже у меня!
ГЛАВА СЕДЬМАЯ,
Собственно, день рождения Полин получился у нас на ура.
Думать тут особенно было не над чем, ибо не зря я прожила в одной комнате с алхимичкой практически целый год. Братьям аунд Лиррен были выданы соответствующие инструкции, эльф-гитарист отправился разучивать серенаду, а я пошла в библиотеку работать над курсовой. На дворе стояло восемнадцатое изока, и времени оставалось немного.
Узнай Полин о том, сколь я была спокойна, она наверняка бы сочла это за обиду: еще бы, тут такое мероприятие, а я даже поволноваться лишний раз не могу! Ну хоть ради приличия, что ли!.. Но волноваться мне было некогда, курсовая вопияла, а прошло все, как сказано выше, очень и очень хорошо.
Все было просто и элегантно: дело началось радужной надписью «Полин, мы тебя любим!!!», воспылавшей с утра пораньше на плитах внутреннего двора, и закончилось тортом размером с тележное колесо (чтоб на всех хватило!), украшенным двадцатью свечками, сорока пятью розочками и бесчисленным количеством серебряных сахарных бусинок. Торт был творожный, диетический, — утешившись этим, Полин позволила себе куска на три отступить от суточной нормы жиров и углеводов. Впрочем, особенно испортить фигуру ей не дали: все были голодные, а торты в Академии — дело нечастое. Вспомнив Хельги, я ехидно подумала, что и конфеты тоже.
В промежутке же имели место быть серенада, исполненная тремя эльфами под нашим окном, купидончики, спешно сотворенные мной по образцу с открытки, и дверь, увешанная розовыми бантиками (мне долго пришлось уговаривать элементаль согласиться на подобное непотребство). Уже поздно ночью, когда торт был съеден, шампанское выпито, а эльф-гитарист сообщил, что у него пальцы не железные, — словом, часа в четыре ночи мы легли спать, а за окном еще носился туда-сюда боевой клин амуров, вооруженных композитными эльфийскими луками. Потом вожак — крепкий купидон с розовыми пятками, золотыми крылышками и чеканным профилем Генри Ривендейла — указал курс на Луну, и весь клин дисциплинированно полетел покорять тамошние просторы. Напоследок кто-то стрельнул к нам в распахнутое окно — маленькая розовая стрела угодила как раз в сердце Южному Принцу, горделиво смотревшему на меня с портрета.
Полин сладко сопела под одеялом; я выдернула из Принца стрелу и тоже отправилась спать.
Наутро меня разбудила элементаль.
— Хозяйка, хозяйка! — встревоженно звала она, пока я, честно стараясь досмотреть сон, прятала голову под одеялом. — Хозяйка, проснись!
— Ну? — тоскливо спросила я, садясь наконец на кровати. — Чего тебе надобно, а? Выходной на дворе!
— Хм! — оскорбилась флуктуация. — Мне надобно! Да мне вообще ничего от жизни не надобно, только чтобы вот эту дрянь больше не нацепляли! — Под «дрянью», очевидно, подразумевались бантики и ленточки, кучкой валявшиеся на постели Полин.