— Видите ли,— продолжал рыжий, передвигая сигарету в другой угол рта, — Веселину надо на работу. И если у вас есть желание...
— Да, — чуть не крикнул Макарие, все еще ошеломленный столь внезапным поворотом,— да, да... Конечно.
Лишь сейчас он сообразил, что поднялся на баржу в плавках. Костюм и бумажник остались в кабинке.
— Только вы согласитесь подождать, пока я схожу за деньгами...
— Хм... задумался рыжий.— Что поделаешь? Но поторопитесь. Замешкаетесь, кто-нибудь другой займет ваше место.
— Знаю, знаю,— ответил Макарие.— А как же, я в этих делах разбираюсь.
С баржи он сошел спокойно, даже несколько замедлил шаг, чтоб не показать своей чрезмерной заинтересованности. До сих пор он играл в карты лишь со старыми знакомыми. Сейчас ему впервые представился случай сыграть с незнакомыми людьми. И что самое главное, сегодня это была единственная возможность проявить, свою личность, перестать быть жалким муравьишкой в том сонмище до ужаса уменьшенных голых тел, которые в своей слепой и неразумной погоне за солнцем и водой нелепо распростерлись на берегу. Все здесь было для него новым и напоминало сон — сумбурный кошмарный сон, о котором он догадывался и от которого хотел бежать в старую, привычно серую явь, но этой яви больше не было. Существовали только небо, бессмысленная сутолока на берегу и город, вдруг ставший ужасно далеким и чужим.
Без малейших угрызений совести открыл он бумажник и нащупал пачку тысячных ассигнаций. Это напомнило ему редкие, невозвратимые минуты пьянства. «Надо пользоваться случаем», — думал он. Потом все равно будет тоска зеленая. Если он даже лишит себя этого удовольствия, завтрашний день не станет лучше. Он снова проснется на рассвете, выпьет кофе, прочтет газеты, а затем, словно прикованный, уставится в обшарпанную стену кухни перед собой. «Если б хоть она позволила купить велосипед,— вздохнул он.— Если б хоть здесь дала мне волю... Ладно, подчинюсь ей. Велосипеда не будет. И ее тоже. И приятной комнаты с семью массивными канцелярскими столами. Про всех забуду».
Деньги он положил в конверт, оставив в бумажнике пятьсот динаров, вернул гардеробщице костюм, взял ключ и по-прежнему в плавках направился к барже. По дороге завернул в буфет, купил несколько бутербродов и пачку сигарет. До вечера было еще далеко, а впереди его ждала интересная, напряженная игра.
Разумеется, место за столом оставалось незанятым. «Может, они решили, что напали на простачка,— подумал он, садясь за стол,— но я их быстро разуверю в этом...» Он придвинул к себе круглый треногий табурет и разложил на нем бутерброды. Вынул тысячную ассигнацию, которую рыжий тотчас же разменял, и заткнул за пояс конверт с остальными деньгами. И еще до сдачи карт, следуя правилам старого доброго времени, представился своим партнерам. Рыжего звали Йосифом. Рядом с ним сидел человек лет сорока, с черными курчавыми волосами, налитыми кровью глазами и нервно набухшими мускулами, которые где надо и не надо выпирали под загорелой кожей. Йон Трандафил,— так звали второго партнера, — работал на берегу в службе спасания на водах. Третий партнер, лысый и сутуловатый, с брюшком, похожим на набитый бурдюк, под широченной тельняшкой, лениво протянул ему свою по-детски пухлую руку и промямлил:
— Мишко...
Итак, игра началась.
За несколько партий Макарие проиграл около четырехсот динаров. Однако проигрыш не вызывал у него особого беспокойства. Темп, с которым таяла его тысячная ассигнация, был таким медленным, усыпляющим, что он громко зевнул. Это было время, когда он по своей давней привычке ложился соснуть после обеда. Сейчас он впервые за несколько десятилетий нарушил свой твердый жизненный принцип. Ему представлялось, что он плывет куда-то в неизвестное, окруженный сильными моряками, опьяненный солнцем и необъятностью горизонта, он, другой, только что рожденный Макарие, которого толкнул в путь какой-то смешной, почти не стоящий внимания бунт.
После очередной партии он вышел из игры и с неменьшим интересом стал следить за битвой своих партнеров, стараясь постигнуть их манеру игры. Йон действовал наиболее активно, однако Макарие сразу уяснил себе, что главную опасность представляет Йосиф, рыжеволосый бастард мумии и сфинкса. За внешним равнодушием и небрежностью, с какой тот позволял себе проиграть несколько сотенных, Макарие разглядел внутреннюю собранность и умение ставить на верную карту. «Вероятно, это продлится дольше, чем я полагал»,— подумал Макарие, жалея о том, что не взял побольше бутербродов.