Том поприветствовал меня взмахом руки.
- Как успехи?
- Посредственно. Ты мог бы дать мне эти листы раньше, гораздо раньше, - сказал я. - Голова уже от этих чисел раскалывается.
- А если бы ты вычислил координаты и сбежал в порту!? - Том искренне удивился моему упрёку. - Я не могу так рисковать. Поэтому ты вычислишь курс сейчас, а я проведу шлюп по этим чёртовым отмелям.
- Разумно. Тогда почему ты сам не вычислил его раньше?
- Ненавижу математику, - ответил капитан. - Ты и сам возненавидишь.
- Уже.
- Если есть возможность спихнуть работу на кого-то - спихивай, - легкомысленно произнёс Том.
- Хочешь сделать хорошо - сделай это сам, - ответил я.
- Тоже верно.
- Есть кое-какие хорошие новости, между прочим. Через два дня после отплытия они причалили к необитаемому острову. Я отметил его на карте.
- Я знал, что не ошибся в тебе, Эдди, - улыбнулся капитан. - Иди, продолжай. И ни слова штурману.
Я вернулся в каюту и снова принялся за работу. Под конец листы совсем испортились, текст размылся до неузнаваемости и я кое-как мог разобрать нужные мне показатели. Кое-где записи превратились в одну сплошную кляксу, и я просто переписывал начисто примечания, которые мог прочитать. Но последняя запись сохранилась превосходно. Судя по всему, её дописали уже потом, после того, как судовой журнал побывал в воде.
'20 мая 167.. года. Санта-Мария напоролась на рифы. Пробит корпус, помпы не справляются, починить не удалось. Принято решение покинуть корабль. Груз остаётся в трюме, за ним придётся вернуться позже. Ориентир - риф над водой, похожий на арку.'
Координаты в записи были старательно зачёркнуты, но направление я знал точно. На северо-восток от необитаемого острова. В сторону Бермудских островов.
Я на всякий случай скопировал карту и примечания на отдельный лист, дождался, пока высохнут чернила, свернул его в трубку и спрятал за пазухой. Теперь оставалось только провести корабль к нужному месту, каким-то образом достать золото и смыться до того, как нас найдут крайне сердитые испанцы.
Наверху раздались довольные возгласы - 'Левиафан' успешно миновал зону рифов, глубина резко увеличилась, да так, что лотлинем не измерить, и можно было не бояться сесть на мель или наскочить на камни. Матросы запели очередную шанти, чтоб веселее ставить паруса, и до меня доносились обрывки задорных матерных куплетов.
Теперь, когда у нас появилась конкретная цель, мы во весь опор мчались к островку, затерянному посреди океана. Я поёжился. Если бы Уилл высадил меня на таком, то меня давно бы уже обглодали крабы.
Я вышел наверх, разглядывая горизонт. Акватория здесь была усеяна мелкими островками, рифами, отмелями, зарослями плавучих водорослей, обломками и мусором. Здесь, к северу от Багам, сходились множество течений, унося с собой всё, что плавало в море поблизости. Здесь начинался Гольфстрим, пересекающий весь океан.
На землю спускалась ночь, принося с собой долгожданную прохладу. Я встал на носу корабля рядом с одним из матросов. Парень весь день высматривал рифы, и теперь сидел на бушприте, пожёвывая табак.
- Погано дело, сэр! - воскликнул он, скользнув по мне ленивым взглядом. - Недолго нам ещё на всех парусах идти.
- Это ещё почему? - спросил я, чтоб поддержать разговор. Я прекрасно видел туман, сгущающийся впереди.
- Туман впереди сгущается! Кто ж в тумане на всех парусах-то ходит! Ежели ещё и рифов здесь как блох на собаке, - матрос был рад порисоваться перед пришлым офицером-выскочкой, но меня совершенно не заботило его мнение.
- Пусть Уэйн решает, сколько ему парусов нужно. Скажет - ты ещё и лисели с топселями полезешь ставить.
Матрос фыркнул и отвернулся. Однако, он был прав, нет ничего хуже, чем напороться на что-нибудь в тумане. Бывало, целые эскадры пропадали в море, когда пытались пройти сквозь густой, белый как молоко, туман. Когда не видно даже верхушки мачт, когда приглушённые голоса звучат будто со всех сторон, а висящая в воздухе влага настолько холодна, что промораживает тебя до костей. Когда мир словно накрыт толстой пуховой периной.
Но конкретно этот туман был похож на белый могильный саван. 'Левиафан' заблаговременно обстенил и убрал паруса, и мы медленно вошли в туман, разрезая его на седые клочья, которые тут же собирались обратно.
- Господи Иисусе, - пробормотал кто-то на палубе, но я не смог различить говорящего.
Я стоял рядом с бушпритом, на носу корабля, и не мог увидеть даже фок-мачты. Зажгли судовые огни, но они казались всего лишь маленькими пятнышками света посреди бескрайнего серого океана, который вдруг поднялся в воздух и стал мелкими частичками пыли, повисшими над остатками водной глади. Наверное, так и выглядела бесконечность до того, как Господь сказал своё первое слово.