Мы оба упёрлись ногами в фальшборт и взялись тянуть. Капитан навязал на верёвку достаточно много, пришлось поднапрячься, но мысль о том, что какой-то из этих слитков может перепасть нам — грела душу и придавала сил.
Я обернулся и посмотрел на Николаса, который пристально наблюдал за испанцами. Пленник махнул рукой, показывая, что барк сделал поворот оверштаг, через ветер. Я изо всех сил желал, чтоб испанцы потеряли ход, не вовремя обрасопили фок, недовернули руль, сели на мель или вовсе утонули в полном составе вместе с кораблём. Но их команда оказалась достаточно опытной, чтобы успешно менять галсы и идти в крутой бейдевинд.
Золото, поднимаясь наверх, стучало по медной обшивке «Левиафана», словно тысяча маленьких звонких молоточков. Наконец, первые слитки, обвязанные тонкой пеньковой верёвкой, поползли по палубе.
— Надумаете украсть — застрелю! У меня всё посчитано! — рявкнул Томас, и мне тут же пришлось расстаться с великолепной идеей нарубить слитки на пластины и привязать к телу.
Мы вытащили на палубу около десятка слитков, и я, наконец, решился.
— Капитан, там испанцы! С подветренного борта! — крикнул я.
Томас мне не поверил.
— Капитан! — повторил я. — Испанцы!
— Картер, старый пройдоха! Я знаю, что ты хочешь золотишко прибрать, но мог бы придумать что-нибудь получше!
Я зарычал от бессилия что-то доказать, и принял командование на себя.
— Ник, буди команду, бей в колокол! Филипп, поднимаем якорь! — я уже не слушал проклятия, что посылал мне капитан, а бежал к вороту, вытаскивать и закреплять тяжёлый металлический якорь.
Сейчас мы были превосходной мишенью для испанских канониров. Барк ещё не подошёл на расстояние выстрела, но до этого момента оставались считанные минуты.
Зазвенел колокол, отчаянно предупреждая об опасности, но, по всей видимости, просыпаться никто не хотел. Николас побежал на нижнюю палубу, будить всех по старинке.
Якорь, хоть и с огромными усилиями, подняли, и теперь можно было драпать отсюда, сверкая пятками. Мы с Филиппом тут же побежали к грот-мачте, ставить тяжёлый парус и приводить шлюп к ветру.
Снизу что-то кричал Томас, среди брани и проклятий я сумел различить обвинения в трусости, воровстве и предательстве. Похоже, капитан так и не понял, как дело обстоит на самом деле.
Золото, никому не нужное, валялось на палубе, и я отшвырнул его в сторону, чтоб не мешалось. Мы взялись за брасы, и стали поворачивать грот-рею к ветру. Парус несколько раз оглушительно хлопнул, но выдержал, и вскоре потащил нас вперёд, одновременно разворачивая «Левиафана» носом к врагу. Я молил всех богов, обещал им всё, что только можно, лишь бы не попасть под продольный залп книппелями, который срубил бы все мачты и оставил нас совершенно беспомощными.
Николас выбежал на палубу, и, не говоря ни слова, взялся брасопить реи вместе с нами.
— Где остальные!? — спросил я.
— Спят, — сказал голландец. — Похоже, ваш кэп что-то подмешал им в вино.
— Проклятье! — прорычал я. — Томас, жадный ублюдок!
Положение казалось безнадёжным. Втроём нам не выстоять против целого барка испанцев, я это понимал совершенно ясно, но сдаваться на милость победителя не хотелось. Лучше погибнуть в драке, чем отплясывать на виселице.
Я кинулся к правому борту, чтоб сбросить верёвочный трап, но как только моя голова высунулась из-за леера, мимо уха просвистела пуля. Разъярённый Томас отбросил пистолет и схватился за другой.
— Кэп, не дури! Тот самый барк! — крикнул я, укрываясь за фальшбортом. — На траверзе!
— Не ври, Эдди! Я знал, что надо было тебя сразу пристрелить!
Сухо громыхнула пушка, словно кто-то изо всех сил ударил доской по доске. Испанские канониры уже пристреливались, следующий выстрел наверняка попадёт в цель.
Я выглянул и посмотрел на капитана. Лицо его забавно вытянулось, но он быстро взял себя в руки.
— Живее все на корабль! Эд, поднимайте шлюпку! — приказал он.
Десяток никудышных моряков и один корсар всё-таки лучше, чем ничего, и я спустил фалинь, чтобы гребцы закрепили его на мачтовой банке. Филипп скинул верёвочную лестницу, и ныряльщики скорее поднялись на борт. Мы втащили шлюпку с золотом наверх и закрепили на шлюпбалках.
Томас шагнул на палубу и вгляделся в приближающийся корабль.
— Проклятые паписты, — сказал он.
Мокрые и усталые индейцы полезли ставить остальные паруса под чутким руководством Николаса, а мы спустились вниз, к пушкам. Как и прежде, на нижней палубе густым зловонием висел перегар, и обессиленные пьяные матросы лежали вповалку.
— Ты чем их напоил, чёрт подери, — хмыкнул я, переступая через спящее тело.
— Всем, что было, — ответил капитан, хмуря брови. — Сейчас живо поднимутся.
Том взял фитиль, раздул посильнее и приложил к заряженной нами пушке. Полутёмная нижняя палуба тотчас же заполнилась грохотом и едким пороховым дымом. Я выглянул наружу — в нескольких ярдах от «Сан-Сервандо» плеснуло.
— Выше цель! — приказал я.
Пьяные моряки начали с криками и шумом просыпаться, кто-то вскочил и неосознанно схватился за оружие. Канониры подбежали к своим пушкам, и я представил, как у них сейчас двоится в глазах.
Пираты один за другим подносили фитили к затравочному отверстию, и «Левиафан» дал, наверное, худший залп в своей жизни. Во вражеское судно попало от силы два-три ядра, не причинив особого ущерба.
— Баньте сильнее! — приказал Томас, перекрывая голосом шум сражения.
Похоже, сегодня команду «Левиафана» ждёт самое мучительное сражение за всю историю морских боёв. Я ещё раз взглянул на команду — они хоть и не проснулись окончательно, но уже могли стрелять самостоятельно, без приказа. Старший канонир смотрел мутным взглядом на своих орлов и сыпал проклятиями, а значит, можно заняться более важными делами.
Мы выбежали на палубу, яркий солнечный свет ударил мне в глаза, я запнулся о ступеньку и проехался лицом по доскам. Громыхнул выстрел, и точно над моей головой просвистело ядро, я почувствовал жар раскалённого чугуна. Ядро сломало фальшборт, щедро окатив меня щепками, и улетело дальше, в океан. Сердце бешено рвалось из груди, во рту моментально пересохло, а ноги стали ватными от страха, но я вскочил и побежал дальше.
Капитан встал за штурвал, а я рванулся к парусам, ставить и брасопить их вместе с остальными. Сейчас не время размышлять, время действовать. Я взялся за шкот, и изо всех сил потянул на себя. Облизнул губы — и почувствовал солёный вкус крови и пороха.
Испанец приблизился уже на мушкетный выстрел, на квартердеке выстроилась рота солдат, выцеливая наших матросов на вантах. Что-то потянуло меня вниз, я поскользнулся на луже крови и снова растянулся на палубе. Мушкетная пуля жужжащей мухой вонзилась в мачту прямо в том месте, где только что была моя голова.
— Дева Мария, — пробормотал я и снова взялся за шкот.
Пока ветер благоволил нам, мы могли нарезать круги вокруг тихоходного испанского барка, могли развернуться и удрать куда подальше, но Томас предпочёл вступить в бой. Жажда наживы оказалась сильнее инстинкта самосохранения, и я его прекрасно понимал. В конце концов, мы все ежедневно рисковали шкурой ради золота, а уж ради такого большого куша можно было рискнуть всем.
Корабли обменивались выстрелами, обе команды неистово орали и сыпали проклятьями и оскорблениями, больше распаляя себя. Каждое удачное попадание сопровождалось ликующими возгласами.
Я стоял на баке с мушкетом и стрелял по испанцам, а испанцы стреляли по мне. Обыкновенное для меня времяпровождение. Пока я не увидел, как на кормовую надстройку барка вытаскивают кулеврину и заряжают картечью.
— Ложись! — рявкнул я, вжимаясь в палубу.
Кулеврина, по сравнению с корабельными пушками, тявкнула неестественно тонко, но оказалась куда смертоноснее. Над палубой шлюпа пронёсся свинцовый дождь, пожиная свой урожай, и я тут же услыхал, как вопят раненые.
— Будьте вы прокляты! — услышал я собственный голос, стреляя из мушкета по испанцам.
Оба корабля давно уже скрылись в клубах серого порохового дыма, и я стрелял почти наугад, лишь бы в сторону испанцев. Со стороны «Сан-Сервандо» раздался грохот, словно в него ударила молния. Но, как я понял, это всего лишь взорвалась одна из пушек — к серому дыму пороха присоединился чёрный дым пожара. Выстрелы испанцев стихли, и пираты воинственно заревели, чувствуя близость победы.