— Вай, дарагой надо рассчитаться. Дэнги нада. — мужчина, не замечая его, прошел мимо стойки.
— Врач. Нужен врач. — бормотал он — сын умирает — увидев дверь с табличной ТРАВМОТОЛОГ, пошел на неё. Открыл и, войдя, положил сына на кушетку. Сидящая перед доктором бабуля с перебинтованной ногой и что-то с воодушевлением вещающая уже двадцать минут о своих симптомах болезни, пискнула и, вжав голову в плечи, как спринтер вылетела из кабинета. Похоже, все симптомы разом пропали. Сам врач и медсестра тоже были в шоке.
— Мужчина, вы что?! Вам куда? Вы откуда?
— С Жукова мы. Там авария. Сын помирает. Помогите.
— Вам нужен хирург. — Врач пришел в себя и, склонившись над телом, с сомнением спросил то, чего я от врача не ожидал — а он жив? Вы уверены? — медсестра в это время искала пульс на руке.
— Семён Семенович, пульс есть. Тонкий, нитевидный.
— Да? — он, похоже, был удивлён — ну тогда, что вы стоите? Срочно бригаду. Нужно поднимать в реанимацию. Если успеем. — Добавил он. И в этот момент всё кругом закружилось в каком-то бешеном ритме. Краем уха я слышал, как девушка на ресепшене принимает звонок, и название улицы Проспект Жукова повторялось очень часто. Положив телефон, она обратилась к подруге, которая стояла рядом в растерянности и коротко прокомментировала.
— Валюша, авария на Проспекте Жукова. Автобус с детьми столкнулся с КаМаЗом. Есть жертвы. Очень много раненых. Сейчас предупредили с эМЧеЭс. Особо тяжёлых повезут в Хирургию на Ботскинской. Остальных к нам. Да Арнольд Альбертович-это уже в трубку телефона. Пока она рассказывала, что случилось, параллельно набирала номер телефона. И теперь говорила тому, кто поднял на том конце провода телефон. — Да это приемная. У нас ЧП в городе. Уже в курсе? Начинают поступать первые потерпевшие. Тут папа привёз мальчика. Очень тяжелый случай. Вы не могли бы спуститься? Хорошо. — И положив телефон с облегчением — хорошо, что он сегодня дежурный.
— Да. — Согласилась подруга — молодой хирург, но талантливый. Не зря же его прочат за зам. отделения.
— Валюш садись на телефон — она достала толстую книгу. — Обзванивай всех врачей кто на выходных и у кого отгулы. Постарайся их вызвать.
Двери приёмной открылись, и из них выкатились двое носилок. Через папу секунд еще. В это время с улицу привезли первого ребенка. И тут же второго. Этот был уже с родителями. Мать выла в голос. Вовка прижался ко мне. Только тут я вспомнил про племяша. Я прижал его к себе, и прикрыл ладонью глаза, что бы он не видел этот ад, в который превратился приёмный покой отделения. Он весь дрожал.
— Дядь Илья… — только и смог сказать. В голосе слезы.
— Спокойно Владимир. Вспомни про Маресьева?
— Да — ответил он вдруг окрепшим голосом. Про дяденьку Маресьева ползущему без ножек по ночному, снежному лесу, это была наша с ним взрослая игра. Когда происходило что-то неприятное, или ему было реально больно, я напоминал ему, о герое, который пересилил всё и стал снова летать. Признаюсь, это не всегда помогало. Сегодня он вынырнул из-под моей ладони и серьёзно посмотрел мне в глаза.
— Я не плачу.
— Я знаю. Мы ж мужчины. — Он кивнул головой. В это время с улицы вкатили третьи носилки. Еще одни принесли уже охранники больницы. Похоже, наступал полный аврал. Шум, гомон, плачь. Ребенок, которого привёз отец, уже погрузили на носилки. Мельком взглянув на него молодой дежурный, врач спросил, с сомнением.
— Жив?
— Да Арнольд Альбертович. Пульс был. — В это время его отец поправлял повязку на единственной неповрежденной части тела ребёнка, левой лодыжке, пытаясь что-то под ней толи, рассмотреть, толи поправить.
— Доктор, спасите моего сына.
— Всё будет нормально. Успокойтесь. Как ваша фамилия?
— Кощеев. Дмитрий Георгиевич.
— А сына?
— Антон. — разговаривая с раздавленным горем отцом молодой врач ещё успевал раздавать указания и бегло осматривать проезжающие каталки.