Вотан продолжал смотреть на сына. Чистый здоровый мальчик неудержимо засыпал. Вотан смотрел, как на тёмно-синие блестящие глаза наползают обрамлённые чёрными ресничками веки.
Я вздохнула. Вотан наконец обернулся. Замер. Быстро оправился. Выпрямился и начал расстёгивать рубашку. Он заставлял меня ждать. Умышленно?
Вот он стоял передо мной совершенно обнажённый. Он ничего не сказал, встал на одно колено на кровать, положил обе руки на талию, почти замыкая на ней захват, склонился к лицу, целуя.
Он опять был бережен, словно я не заставляла его ждать. Для меня было дико, что он ждал моего разрешения. В какие-то моменты, чувствуя его тело напротив своего, я испытывала обиду, что не он нашёл меня в семнадцать… ему я доверила бы себя и в шестнадцать. Чего там, и в пятнадцать бы доверила.
В отведённый срок я родила ещё двоих сыновей. Настал день, когда я должна была оставить трёх маленьких детей Вотану и уйти к Фенриру и волчатам, которые не смогли превзойти обиду и ни разу не пришли увидеть меня. Моё сердце ныло. Я хотела обнять волчат, мне было стыдно перед Фенриром, но гораздо сложнее было оторваться от маленьких детей на невообразимые пять лет – ни одному из них не было пяти лет! А ещё я не представляла, что этой ночью лягу в кровать не с Вотаном.
Мой мужчина держал на изгибе локтя нашего младшего сына, который ещё даже не мог сказать: «Пока, мама!». Вотан не хотел, чтобы я уходила, но молчал. Что если бы я сказала ему, что не хочу уходить? Он бы передал мне сына, вытащил из ниоткуда оружие и отправился бы убивать Фенрира? Но и этого я не хотела.
Я поняла, что всё моё лицо взмокло от слёз. Я не соображала, что давно плачу. Вотан протянул ко мне руку. Я дала себя обнять.
– Я о них позабочусь.
Мне было необходимо это услышать. Его обещание было самой надёжной гарантией.
Я вышла из дома. Мир снаружи показался мне серым и безрадостным. В сени свешивающих кроны с обрыва плакучих ив неустанно рыскали волчата. Я направилась к ним, ноги заплетались. Я отвыкла, я просто не могла принять прежнюю жизнь…
Вот и Фенрир. Я и с пятидесяти шагов могла различить владеющее им лихорадочное оживление. Что он сделает со мной этой ночью? Он так долго ждал, и он не умеет просить разрешения. В его глазах я всё ему разрешила ещё в семнадцать лет.
Волчата метнулись ко мне одновременно. Окружили объятьями, крепко зажмурив глаза. Они обнюхивали меня. Мне было неловко. Как Фенрир объяснил им, что случилось? Объяснил ли вообще? Волчата были взрослые, загорелые, у Инголфра на скуле заживал шрам. Оба ни о чём не спросили, уступили место отцу.
Фенрир без паузы утащил меня в другой мир. Он подготовился. Мы оказались в чистой прибранной комнате.
Он положил меня в кровать и плотно навалился сверху. Ужас сковал меня липкими нитями. Откуда это худое жилистое тело, едва уловимо пахнущее кровью? Он не мог сдерживаться, никогда не мог, он не понимал, что мне нужно время, чтобы привыкнуть, он бы взбесился, если бы узнал, что я отвыкла от его прикосновений, что я больше не хотела его…
– Как ты, родная? – услышала я голос над головой. Он называл меня родной. Он всё ещё считал меня родной. Как я смела пренебрегать им?
– Тяжело, – с трудом выдохнула я. К горлу подступили слёзы.
Он приподнялся, заглядывая в моё лицо. Смахнул бегущую по щеке слезу.
– Ты родила детей?
– Да.
– Не одного?
– Троих.
Фенрир тягостно вздохнул.
– Если ты захочешь видеть их… – я видела, как он сделал над собой усилие, – я не против.
– С чего вдруг? – не удержалась я.
Меня обдало холодом голубых глаз.
– Ты всегда была хорошей матерью. Я знаю, что ты будешь тосковать без них.
Я не ожидала понимания от него. Я нашла горячую руку у себя на пояснице и благодарно сжала её своей. Рука была как будто незнакомой. Странно. Я могла поклясться, что знаю каждый миллиметр его кожи. У него были молодые сильные руки с удлинёнными пальцами. Сколько раз он прикасался ко мне, как я могла забыть каково прикасаться к этим рукам?
Он потёрся тщательно выбритой щекой о мою. Запах крови мне померещился. Он всегда старательно смывал кровь. От него пахло солнцем и сандаловым деревом. По бледности проступившей поверх обычного загара я догадалась, что он недавно вернулся из своего жуткого мира.
Он высвободил руку и прижал ей к своим губам мои пальцы. У него были мягкие губы эталонной формы. Он лёг рядом со мной. Я не находила объяснения тому, что его руки ещё не сжимались на моих бёдрах, оставляя синяки. В первый год жизни вместе у меня на бёдрах часто бывали синяки. Знаю, что он не хотел делать мне больно, просто не умел сдерживаться. Я относилась к этому, как к чему-то неизбежному. Не знала, что может быть по-другому. С Вотаном было по-другому. За пять лет вместе единственный синяк, появившийся у меня, был заслугой старшего из наших сыновей, боднувшего меня по неразумности.