Я видела как в мужчине развивается привязанность к его волчатам, кроме инстинктов проявлялось и что-то человеческое. Я гордилась им, когда видела, как он заботливо склоняется над колыбелью, как разговаривает с волчатами, серьёзно заглядывая в глаза, как гладит старшего по голове, когда он верно следует его указаниям, как гуляет по саду под окнами с младенцем на руках, как играет с подросшим старшим в мяч, азартно бегая по двору.
Я сама позвала его в постель и сама ласкала его. Он смотрел на меня снизу вверх, потрясённо. Я водила ладонями по его жёсткой груди. Чувствовала, как под кожей под моими руками ходит его естество. Оно сокращалось, оно потягивалось, оно нежилось под моими прикосновениями, оно клокотало, оно довольно порыкивало…
Мы были счастливы. В отведённый нам срок мы были абсолютно счастливы. Мы принадлежали друг другу со всей полнотой, и волчата не отнимали меня у него, а его у меня. Теперь когда он улыбался мне, излучая бескомпромиссную любовь, я улыбалась в ответ, и он всегда целовал мою улыбку.
Когда он собрался уходить, я плакала. Младший волчонок тоже плакал. Старший серьёзно сдерживался, копируя отца.
– Пожалуйста, – он опустился со мной на пол, я рыдала, повиснув на нём, – тяжелее всего уходить, родная моя, если ты будешь так убиваться… я просто не смогу… я же должен…
Я отпустила его. Он не мог жить без этого. Это было частью его природы.
Я обнимала волчат, стискивала изо всех сил, и они терпели.
Ждать было тяжело. Прежде мне не приходилось ждать. Я дождалась двух волчат, но тогда я не торопила события, не испытывала нетерпения. Я не скучала в нашу первую разлуку, тогда мне был интересен только мой волчонок, а он был всегда при мне.
Ждать так сложно. Чтобы ждать не нужно ничего делать, но это так сложно. Рос наш младший, креп наш старший. Он всё больше походил на отца. Иногда его лицо приносило мне облегчение, иногда боль. Он старался быть хорошим братом и сыном, старался оправдать доверие отца. Я всегда могла положиться на него, он был мой защитник.
Всё проходит, прошла и долгая пара лет. На этот раз мой мужчина обжёг меня ослепляющей улыбкой, сев за стул напротив в кафе в квартале от нашей маленькой уютной квартиры. Я ждала сыновей из школы, коротая время за чтением пухлой растрёпанной книги. Я забыла о книге и воззрилась на него в изумлении. Он улыбался мне, неудержимо оголяя зубы. Отчего-то казалось, что его кожа давно не видела солнца и не вдыхала лёгкого воздуха, хоть он и выглядел также молодо и свежо, как прежде. Он потянулся в мою сторону, сжал в горсти мои пальцы и так и не выпустил. Если бы я не сидела, я бы упала.
– Волчата, – он мягко расплылся в улыбке, глядя мне за спину.
Из-за спины уже долетали возбуждённые возгласы и стук быстро приближающихся шагов. Сыновья сомкнули руки вокруг него. Он чуть побледнел и неконтролируемо дёрнулся, но сделал усилие над собой и оправился. Краска вернулась к худым щекам, он стерпел объятия, а потом церемонно по-мужски пожал волчатам руки. Они остались довольны.
Волчата не хотели идти гулять в день, когда вернулся отец, но послушались. Я закрыла за ними дверь и сразу пошла в спальню.
Он сидел на кровати, низко повесив голову. Он утомился. Я не знала, что ему пришлось пережить, и страшилась спрашивать. Я опустилась перед ним на колени, пытаясь заглянуть в глаза. На его лице не было ни одной эмоции. Я больше не намерена была отпускать его одного. Я потянулась, встречая его губы. Он закрыл пронзительные глаза. Он целовал меня, медленно оживая. Наконец я почувствовала губами стойкую улыбку. Я поднялась к нему на руки. Я соскучилась по нему и знала, что ему не было покоя без меня.
Я вернула ему жизнь, я дала ему покой, я дала ему себя.
– Волчата? – он вопросительно вскинул брови, устроив ладонь на моём животе.
– В комнате.
Он будто удивился. Поднялся голый, окунутый в пронзительный утренний свет, и пошёл на разведку. Волчата, как и прежде, нашлись. Я слышала, как он отправился готовить им завтрак.
За столом он какое-то время с подозрением смотрел на старшего. Наконец, он отложил ложку и протянул руку к нему. Сын перестал есть и вопросительно взметнул брови – один в один отец, спрашивающий час назад о возможном потомстве. Он обнюхал его придирчиво, будто отыскивал изъян. Мне не нравилась его обеспокоенность.
Он отстал от ребёнка, посидел какое-то время, глядя прямо перед собой, и чихнул. Обошлось. Недаром он так долго обнюхивал его при рождении. Запах младенца был усвоен настолько прочно, что запах уже взрослого мужчины не сбивал с толку. Он в очередной раз узнал своего сына.